fandom Красная земля 2021
Название: Все дело в роли...
Автор: Айлона
Фандом: Yami no Matsuei
Рейтинг: где-то между PG-13 и R
Направленность: слэш
Жанр: романс; немного ангста
Пейринг: Тсузуки/Мураки; Тацуми/Ватари
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: страх быть подчиненным и поддаться чьей-то власти часто отталкивает людей друг от друга. Но что делать, если вместе быть просто необходимо? Тогда есть только два выхода...
Предупреждение: АУ, ООС
Дисклеймер: да не мое, не мое...
Размещение: исключительно с моего разрешения
От автора: написано для LadySky69, попросившей Мураки/Тсузуки, для Ватари >_< Ютако, спровоцировавшего меня на Тсузуки/Мураки, и для себя-любимой, давно подумывавшей о Тацуми/Ватари =)))
Выложено по просьбе Неудачный день.
Все дело в роли...
Ночь – странное время. Время темноты и опасности, загадок и тайн, исконное время грабежей, убийств и насилий. Даже в современном городе, залитом огнями миллионов ламп, фонарей и неоновых вывесок, она не теряла своей странности: с освещенными, как белым днем, улицами соседствовали непроглядно-темные закоулки, с кишащими людьми проспектами – безлюдные и тихие, глухие дворы. Ночь оттеснили, зажали в длинные тени домов, люди спрятались за фонарями и лампами от собственного страха, древнего, врожденного страха темноты – но от этого ночь никуда не исчезла. Город жил своей жизнью, а ночь – своей.
Для Тсузуки в последнее время ночи становились все невыносимее. Традиционно ночь была временем сна, а вот как раз спать-то он и не мог. Чудовищная бессонница накатила на него и погребла под собой, ни один из известных Тсузуки способов от нее избавиться не помогал, а обращаться к кому-нибудь за помощью он не хотел. Что окружающие могли ему посоветовать? Пить таблетки? Успокоить нервы? Меньше думать? О да, вот как раз меньше думать ему не помешало бы, потому что всю его жизнь, и первую, и вторую, все беды с ним случались именно от мыслей. Ходящих по замкнутому кругу, с каждым витком погружающихся все глубже в пучину бреда и сумасшествия мыслей, которые никогда, как бы он ни хотел, его не покидали. Они могли видоизменяться, могли отходить на задний план, но всегда, так или иначе, давали о себе знать. Единственное, чего Тсузуки смог добиться – это найти способы забывать о них, выкраивать короткие передышки, и способами этими были сладости и алкоголь. Сладкое повышает настроение, так он где-то читал, и он испытывал на себе его силу: мысли в самом деле словно утопали, вязли в сладком сиропе или креме и пробиться к нему не могли. Но случались в жизни Тсузуки моменты, когда не помогали даже сладости. И тогда приходилось прибегать к другому способу – алкоголю. Он, как ни странно, помогал всегда. Во всяком случае, пока.
Сейчас был совсем край. Его бессонница возникла от мыслей, а мысли возникали от бессонницы. Это был замкнутый круг, в котором Тсузуки регулярно запутывался, как муха в паутине. И выход был один: устроить своему сознанию глобальную встряску, а заодно заставить помучаться тело, чтобы не мучалось сердце и душа. Иначе говоря, просто пойти и напиться.
Что Тсузуки и сделал. Точнее сказать, попытался. Он пришел в знакомый бар, сел за стойку и заказал виски. Бокал перед ним появился быстро, но пить Тсузуки не спешил – катал стеклянную емкость между ладоней, смотрел сквозь виски на свет, словно, как маленький ребенок, игрался с новой игрушкой, осматривая ее и исследуя. И думал. Так было всегда: перед первым глотком нужно было определить, от чего он хочет на эту ночь (а желательно навсегда) избавиться. Думать пришлось недолго; Тсузуки хмыкнул и поднес бокал к губам.
- Опять пьешь?
Шинигами чуть не подавился, хотя в рот успело попасть совсем немного виски. Он все равно закашлялся и удивленно обернулся.
- Ватари? – ахнул он. – Что ты здесь делаешь?
Ученый улыбнулся и пожал плечами.
- Вот, решил прогуляться после работы. Подышать свежим воздухом, - ответил он. Помедлил и спросил: - Я присяду?
- Конечно, - кивнул Тсузуки и подвинулся, дав Ватари сесть рядом. Оперся локтем о стойку и скептически поднял бровь. – Прогуляться. Подышать свежим воздухом. В городе, пропитанном выхлопными газами, и в баре, где вместе кислорода – сигаретный дым. Ты издеваешься?
Ватари рассмеялся и тряхнул волосами.
- Мне тоже иногда хочется побыть среди людей, - ответил он. – Люди имеют потрясающее свойство: они создают толпу. А в ней иногда так хочется затеряться, ты не представляешь…
- Представляю, - Тсузуки усмехнулся и все-таки глотнул из бокала. Алкоголь горячей волной прошелся по горлу. – Еще как представляю.
Ватари улыбнулся и, подозвав бармена, заказал стакан сока.
- Если ты не против моей компании, - глянул он на Тсузуки. Тот пожал плечами и покачал головой. Ватари получил свой стакан – сок в нем был веселого ярко-желтого цвета, такого же, как волосы ученого – покрутил его в руках, совсем как Тсузуки минуту назад, и – вновь поднял взгляд. – Ты что-то неважно выглядишь последние дни.
Тсузуки качнул головой и усмехнулся. Да уж. С недавних пор зеркало даже его самого стало пугать.
- Бессонница, - пожал он плечами и снова глотнул виски. – Мысли замучили. Слишком много думаю.
Ватари понимающе хмыкнул и отпил немного сока. Помолчал.
- Мураки, - чуть улыбнулся он, внимательно рассматривая свой стакан.
Тсузуки вздохнул. Вот почему от него ничего и никогда не удавалось скрыть? Даже если Ватари ничего не говорил, у него всегда был такой взгляд, словно он все обо всех знал. Ученый, смешной и забавный дурачок от науки – на первый взгляд, но проницательности ему было не занимать.
- Он самый, - вздохнул Тсузуки. Усмехнулся. - У Гидры моих бесконечных самокопаний появилась еще одна голова. И имя ей – Мураки…
Удивительно, но рядом с Ватари Тсузуки легко мог воспринимать свои беды и расстройства с иронией, словно заражаясь ею от никогда не страдающего депрессией ученого. Он мог усмехаться, словно это не его мучила бессонница из-за этих мыслей несколько дней подряд, мог рассуждать с насмешкой над самим собой и своей склонностью все усложнять, словно смотрел на себя со стороны – наверное, глазами Ватари. Поэтому он никогда не протестовал, когда ученый интересовался его проблемами, - это было то же самое, что протестовать против вопросов лечащего врача.
- Насколько я знаю, эта голова появилась уже давно, - Ватари поднял брови. – Почему же ты пьешь сейчас?
- Понимаешь… - Тсузуки вздохнул и грустно усмехнулся. – Раньше… раньше меня не раздирало противоречие. Я знал, что я испытываю к Мураки и что мне, исходя из этого, делать. Но чем больше мы сталкиваемся, чем больше и чаще я его вижу, тем больше во мне что-то меняется. Знаешь, как будто перещелкивает что-то внутри, замыкает, и чем дальше, тем дольше это замыкание продолжается. Мураки был мне противен, но именно «был». В этом-то все и дело. Я не могу его ненавидеть, хотя его поступки ничего, кроме ненависти, вызывать не должны. А я не могу…
Тсузуки опустил голову и поднес к губам бокал с виски, но Ватари с мягкой настойчивостью перехватил его руку, не давая сделать глоток.
- Вряд ли алкоголь поможет тебе решить эту проблему, - произнес он и, улыбнувшись, снова вернулся к созерцанию своего сока. – Иначе говоря, ты просто против воли влюбился в Мураки и боишься себе в этом признаться. Так?
- Я не… - вскинулся было Тсузуки, но Ватари посмотрел на него – фирменным взглядом поверх очков, и шинигами замолчал. Смысл спорить? Ученый был прав, как ни крути. И Тсузуки подавленно кивнул: - Да… Да, наверное, так.
- Замечательно, - Ватари покатал стакан в ладонях, отпил немного сока. – Значит, ты влюблен, но… тебя что-то останавливает? Мураки любит тебя, ты любишь Мураки – что тебя держит?
- Можно подумать, ты сам не знаешь, - Тсузуки приподнял бровь. – Мураки – маньяк, садист и убийца, за ним такой шлейф крови тянется, что с ним даже просто рядом находиться противно!
- Мураки – ученый, - мягко возразил Ватари. Тсузуки фыркнул.
- Это его не оправдывает.
- Ошибаешься, - Ватари улыбнулся. – Ученые – самый циничный народ в этом мире. Циничнее них только врачи и патологоанатомы, ну а Мураки просто двойной комплект. Он циник по профессии, а профессия его такова, что требует определенных жертв – в прямом смысле слова. Ты никогда не обращал внимания, что он убивает ради науки? Это высшая жертва, достойная высшего циника. Но цинизм Мураки оправдан, поверь мне. Его можно понять и принять при желании.
- Не верю, - упрямо мотнул головой Тсузуки. – Ты сам – опровержение твоим словам. Ты ученый, но не циник.
- А откуда ты знаешь? – хитро блеснул очками Ватари. – Ты знаешь, что делается в моей голове в той или иной ситуации?
Тсузуки онемел. С этого ракурса он Ватари никогда не рассматривал. Да может ли такое солнечное существо быть циником?.. Но с другой стороны – кто сказал, что Ватари в самом деле такой, каким кажется окружающим? У всех есть свои скелеты в шкафу, и наверняка он – не исключение…
- Ну вот, с этим разобрались, - улыбнулся Ватари меж тем. – Убийства Мураки можно оправдать при желании, а у тебя, как у влюбленного, по определению должно таковое быть. Какие у тебя есть еще аргументы против того, чтобы вам с Мураки быть вместе?
Тсузуки был так ошарашен поведением и словами ученого, что не смог сразу сообразить достойный ответ.
- Мураки – человек, - сказал он довольно неуверенно.
Ватари усмехнулся.
- Мураки – маг, - он покачал головой. – Не забывай об этом. Его магическая сила может многое. Бессмертие ему, конечно, не грозит, особенно с его родом деятельности, но он очень даже способен прожить в три раза дольше обычного человека без особых затруднений. Заметь, сохраняя при этом молодость тела и души. Еще возражения?
Заблудившаяся где-то в дебрях сознания мысль наконец добралась до пункта назначения, и Тсузуки выдал самое очевидное из всех возражений:
- Все это, конечно, хорошо, Ватари, но ты забыл, что Мураки хочет мною попользоваться и убить, чтобы воскресить брата, а это, согласись, не добавляет ему привлекательности в моих глазах.
- О! А вот тут мы подошли к самому главному, - ученый щелкнул пальцами и повернулся к Тсузуки, глядя на него блестящими глазами. Тсузуки почему-то почувствовал себя подопытным кроликом и невольно слегка отодвинулся. Ватари улыбнулся. – Да не бойся, не собираюсь я на тебе что-то испытывать… Я хочу сказать, что не далее как два дня назад мне удалось создать технологию, при помощи которой можно будет воскресить Саки без убийства шинигами. В ней необходимо, конечно, большое количество нашей крови, но это, согласись, лучше, чем жертвовать свое тело на алтарь мщения Мураки. Мне кажется, если при следующей встрече с доктором ты передашь ему мои слова, он уцепится за это предложение. Не думаю, что, будучи влюблен, он горит желанием тебя убить.
- Как сказать, - Тсузуки хмуро отвернулся. То, с какой легкостью Ватари отмел, казалось бы, неопровержимые аргументы, ему не понравилось. – У меня такое чувство, что ему нравится со мной играть.
- Еще бы, - Ватари хмыкнул. – Ты так очаровательно каждый раз на его игру ведешься, что с его стороны грех было бы не играть.
- Он все время давит на мои самые слабые места, - Тсузуки сдвинул брови, рассматривая виски в своем бокале.
- Которые ты ему с удовольствием предоставляешь, - усмехнулся ученый и глянул на него. – Брось оправдываться, со мной это не пройдет. Я могу привести тебе тысячу и одно опровержение на каждое твое слово. Так что заканчивая жалеть себя-любимого и думай, что, кроме видимых и вполне разрешимых проблем, тебе мешает быть с Мураки.
Тсузуки нахмурился. Слова ученого как будто ударили его наотмашь по лицу: больно, обидно, но зато встряхнуло и успокоило на ура. Тсузуки знал, что Ватари не терпел нытиков, не позволял бессмысленно и неконструктивно ныть ни себе, ни другим, а когда кто-нибудь вроде Асато начинал это делать, просто давил фактами – как сейчас. И надо признать, что этот метод, жесткий и беспощадный, был – для Тсузуки, во всяком случае – одним из лучших. Устыдившись того, что переживает из-за чепухи, Тсузуки обычно начинал анализировать события и легко находил правильные решения. Как и сейчас.
- Он навязывает мне свою волю, - наконец, произнес Тсузуки спустя несколько минут сосредоточенного молчания. – Он давит и вынуждает действовать так, как хочет он. Мне это не нравится. Он пытается меня подчинить, а я не хочу ему подчиняться. Поэтому и ищу причины, чтобы с ним не быть – это как база моего нежелания идти в подчинение.
Ватари улыбнулся и задумчиво посмотрел на него.
- Вот об этом уже можно говорить, - кивнул он. Отпил сок, довольно зажмурившись от кислоты. – Мураки хочет быть главным в ваших отношениях, и, боюсь, ему это пока удается. Но мне кажется, он делает это не намеренно.
- То есть? – удивленно повернулся к нему Тсузуки.
- Он просто не знает, что может быть по-другому, - пожал плечами ученый и улыбнулся. – В этом мы с тобой похожи, Тсузуки. Нас никто не воспринимает всерьез. Многие на тебя смотрят, как на ребенка с автоматом, и ведут себя соответственно. То, что тебе под сотню лет, а такое поведение в твоем возрасте, мягко сказать, нехарактерно, обычно в расчет не берут.
- А ты берешь? – улыбнулся Тсузуки.
- А я беру, - кивнул Ватари. – Беру так же, как и твой характер, и историю твоей жизни. Поэтому, прости меня за нескромность, но я один из немногих в Энма-Те, кто понимает, что твое детское поведение – это маска. Маска и способ скрыться от мира, ответ на проблемы и вызовы. Я прав?
Тсузуки рассмеялся. Да, Ватари все-таки и есть Ватари. И кто из них еще больше скрывается?..
- Прав, - кивнул Тсузуки. – По себе судишь?
- Ну да, - беззаботно пожал плечами ученый. – Так вот, вернемся к тебе. Представь: во всем Энма-Те, где ты работаешь уже больше шестидесяти лет, дай бог найдется пара-тройка шинигами, которые тебя понимают. Так чего же ты хочешь от Мураки, с которым ты общаешься только от случая к случаю? Боюсь, он просто не понимает, что в ваших отношениях вопрос главенства далеко не однозначен, и все твои попытки перехватывать инициативу его просто веселят. К тому же, и ты ведешь себя настолько неуверенно, что только подтверждаешь его мнение о тебе.
Тсузуки мог только поражаться. Как Ватари всегда удавалось разложить по полочкам трудную и, казалось бы, неразрешимую ситуацию так, что она переставала пугать, а выходы из нее становились очевидны, он много лет уже недоумевал. Может быть, именно поэтому ученый всегда был в хорошем настроении? Просто потому что, все проблемные ситуации он тут же разбирал по винтику, как свои приборы, и выходы становились ему ясны, как божий день?
- Ну и что ты предлагаешь? – поинтересовался Тсузуки. – Как мне быть?
Ватари глотнул сока.
- У тебя есть два варианта, - ответил он. – Либо смириться и пойти в подчинение, либо – взять главенство в свои руки. Если ты, конечно, хочешь быть с Мураки.
- А что выбрал ты?
Ватари поднял взгляд, и в его глазах мелькнуло нечто вроде «а ты и в самом деле не так глуп, как кажешься». Тсузуки улыбнулся.
- Ты про Тацуми? – уточнил ученый. Тсузуки приподнял брови: ну, а про кого же еще? Ватари улыбнулся – ласковой и чуть мечтательной улыбкой, и едва заметно покраснел. – Я смирился...
О том, что Ватари и Тацуми вот уже несколько лет живут вместе, было известно всему Энма-Те, хоть они и не выносили своих отношений на публику. Просто однажды они пришли на работу вместе, и Ватари улыбался чуть счастливее, а Тацуми был чуть мягче, чем обычно. Когда они вместе с работы ушли, понятно стало даже самым недогадливым. С тех пор так и повелось: они вместе приходили, вместе уходили, улыбались друг другу при встрече, и хотя они не позволяли себе при окружающих ничего предосудительного, их взгляды говорили обо всем. За Ватари радовались – он свое счастье поистине выстрадал долгими годами безответной любви, на Тацуми удивлялись – столько лет не замечать любви друга, а тут вдруг заметить, но как у них все произошло и происходило до сих пор, не знали даже самые заядлые сплетники. Личная жизнь и секретаря, и ученого была окружена тайной, в которую они никого не пускали. Но для Тсузуки, кажется, Ватари решил сделать небольшое исключение.
- Я смирился, потому что слишком долго этого ждал. Слишком долго, чтобы отказываться от предоставленного шанса. Ты знаешь Тацуми: для него либо все, либо ничего; либо вместе, но по его правилам, либо без правил, но друзья. Это тоже своего рода защита от мира и от боли, которую он несет. Я это понял и выбрал правила. И хотя для меня это было ново и непривычно, я не жалею. Оно того стоит. Тем более, мне кажется, я сам был подсознательно к этому готов… - Ватари помолчал и глянул на Тсузуки. – Я надеюсь на твою деликатность.
- Конечно, - кивнул Асато.
Ватари улыбнулся.
- Но мой выбор – это мой выбор, - произнес он, встрепенувшись. – В твоем случае я бы не торопился. Мураки – не Тацуми, я могу только догадываться, что творится в его голове, но мне кажется, что если ты выберешь подчинение, ты станешь для него лишь одним из его любовников. А вот если ты возьмешь главенство на себя, для него это будет как минимум неожиданно.
- Да уж, - фыркнул Тсузуки. – Так, значит, твой совет…
- Бери все в свои руки, - заговорщицки улыбнулся Ватари. – По-моему, давно пора ему показать, кто из вас двоих старший.
Тсузуки долго смотрел на него, чувствуя, как против воли у него по лицу расползается такая же заговорщицкая, хитрая и почти хищная улыбка.
- Ты не шинигами, - покачал он головой. – Ты дьявол-искуситель.
Ватари ухмыльнулся и приложил палец к губам.
- Тсс, - шепнул он. Придвинулся к Тсузуки и подмигнул. – Зови меня просто: Ватари.
Ученый рассмеялся и, хлопнув Тсузуки по плечу, ушел из бара, а шинигами сидел еще некоторое время, допивая виски, и раздумывал над тем, что он сказал. Хищная ухмылка и демонический огонек в глазах Тсузуки не угасали ни на секунду. «Да, Ватари. Тебе нужно было быть не ученым, а психотерапевтом», - Тсузуки усмехнулся, одним глотком допил виски и, расплатившись, вышел из бара.
«Что ж, Мураки. Ну держись. Ты меня хотел – ты меня получишь…»
Мураки никогда не заставлял себя долго ждать, особенно в последнее время. Его появления становились все чаще и все настойчивее, и именно это было причиной, спровоцировавшей у Тсузуки самокопание и бессонницу. Мураки появлялся рядом с шинигами всегда неожиданно, словно вырастал из воздуха, и у Тсузуки едва не завелась паранойя: пару дней ему казалось, что за ним наблюдают, и любой шорох вызывал у него приступ необъяснимой паники. Он дико, дико боялся встречи с доктором, не знал, куда себя деть, что говорить, как отвечать, что возражать. Ватари был прав: он сам поставил себя в положение подчиненного своей неуверенностью. И теперь следовало ситуацию исправлять. Надо было показать Мураки настоящего Тсузуки: взрослого, опытного и отвечающего за себя. А уж примет он такого шинигами или нет – ему решать.
Тсузуки стоял, прислонившись спиной к бетонной стене полуразрушенного дома на берегу реки, и смотрел на ровную черную гладь, когда где-то недалеко послышались знакомые шаги. «О… Я уже узнаю его по шагам, - Тсузуки усмехнулся. – Значит, все в самом деле правильно…» Раньше эти шаги вызывали у него лихорадочную дрожь отчаяния и страха, но сейчас – сейчас он спокойно слушал, как они приближаются, и вовсе не боялся. Страх ушел, как только пришло понимание ситуации и того, что в ней нужно делать, а вместе с пониманием пришла так необходимая ему уверенность, и единственная дрожь, которая время от время сотрясала его тело, была дрожь азарта и плещущегося в крови адреналина. К тому же, и виски сыграло свою роль, глаза шинигами горели – не пьяно, но достаточно нездорово, наталкивая на мысль о сумасшествии. Тсузуки ждал, когда доктор подойдет к нему, и это ожидание показалось ему невыносимо долгим, - ведь он решился сделать нечто, раньше для него запретное, а решившись, хотел претворить решение в жизнь как можно скорее.
- Красивый вид, - тихо, по-кошачьи мягко, насмешливо и вкрадчиво одновременно произнес Мураки, появляясь рядом с шинигами белой тенью-призраком.
- Да, - без всякого намека на обычную растерянность пожал плечами Тсузуки. Улыбнулся. – Доброй ночи, Мураки.
Тсузуки не видел, но отлично представлял, каким стало лицо доктора в этот момент, и улыбнулся еще шире.
- Знаешь, я тебя ждал, - продолжил он, глядя внимательным взглядом на спокойную поверхность реки.
- Неужели? – Тсузуки прямо увидел, как Мураки скептически приподнял бровь. – Для чего же?
- А у меня обязательно должна быть причина, чтобы тебя ждать? – шинигами усмехнулся и, повернув голову, посмотрел ему в глаза.
Все оказалось так просто. Так просто было смотреть на него – с легкой усмешкой, оценивающим прищуром и огоньком в глазах; так просто было выдерживать его взгляд и наблюдать, как едва заметно мелькает в нем растерянность; так просто было контролировать ситуацию и быть ее хозяином. Всего-то и нужно было – осознать наконец-то себя, признать свои желания, перестать бороться с природой. Уверенность пришла сама, как только он разобрался со своей душой. И теперь передавать главенство обратно он не хотел, совсем не хотел.
Мураки сделал пару шагов к нему, навис над ним ледяной глыбой, всматриваясь в глаза, - и усмехнулся.
- Храбрость в алкогольном дурмане дорого оплачивается, Тсузуки, - произнес он.
Шинигами улыбнулся, и не думая отводить взгляд.
- Это не алкоголь, - ответил он. – И не храбрость. Просто констатация факта, - Тсузуки чуть склонил голову на бок, улыбка стала насмешливой. – Тебе никогда не казалось, что ты меня очень плохо знаешь, Мураки?
За растерянным Мураки наблюдать было весьма забавно, и Тсузуки намеревался сполна насладиться сегодня этим зрелищем. Доктор пока его не разочаровывал: привычная самоуверенность стремительно сползала с него, как со змеи старая шкура.
- Я знаю о тебе достаточно, - произнес он. Надо отдать ему должное: голос его уверенности, несмотря ни на что, не потерял.
- Достаточно – для чего?
Как приятно было играть в эту игру – вопрос-ответ, особенно когда каждый его вопрос, заданный спокойным и чуть насмешливым тоном, заставлял доктора все больше теряться. Да, пожалуй, сейчас Тсузуки его понимал: игра захватывала, когда ты в ней вел. Но долго играть в нее Тсузуки не собирался, и доктор, кажется, его в этом поддерживал.
Мураки сделал еще один, последний шаг к нему и встал почти вплотную. Тсузуки спокойно смотрел на него, не шевелясь. Глаза доктора напряженно сузились.
- Достаточно для того, чтобы понять, что ты что-то задумал, - одна рука доктора мягко опустилась на стену рядом с лицом Тсузуки – так близко, что шинигами чувствовал щекой тепло его кожи. Улыбнулся.
- Ты сегодня необычайно догадлив, - произнес он.
Тсузуки всегда подозревал, что в галстуках есть что-то загадочное, какая-то тайна, которая все же заставляет людей их носить. Сейчас ему показалось, что он нашел разгадку. Гладкая ткань мягко скользнула по ладони, шелковистой змеей обвила пальцы, и Тсузуки, не отрывая хитрого взгляда от глаз Мураки, потянул доктора на себя. Тот медленно наклонился – медленно-медленно, словно все еще пытался поймать контроль – но Тсузуки чувствовал, как участилось его дыхание и как горела кожа под рубашкой.
- Ты понимаешь, что делаешь? – горячий выдох у самых губ.
- Это настолько невероятно? – выгнул бровь Тсузуки и, подавшись вперед, решительно его поцеловал, одновременно с силой притягивая за галстук.
Поцелуй тоже был горячим, как и весь Мураки, - горячим, сильным, чуть влажным и как будто скользким, с привкусом неутоленной, горьковатой жажды. Щеки у Тсузуки пылали, а очки доктора прижимались к его скуле, холодя кожу металлом тонкой оправы, и этот контраст – горячего поцелуя, тела, рук и холодного металла на алой от прилившей крови скуле – кружил голову и сводил с ума. Затылок упирался в бетонную стену, волосы цеплялись за выемки, а его все плотнее и плотнее вжимали в жесткий бетон – руками, телом и поцелуем, окутывая его плащом и страстью. Желание поднималось изнутри тугой и мощной волной, но…
- Нет… не так… - задыхаясь, на секунду вырвавшись из поцелуя.
Сильный рывок – вроде бы расслабленное тело обретает мгновенную силу – и уже белый плащ, шелестя, скользит по стене, шуршат под ботинками мелкие камушки. Аристократически-тонкие, изящные запястья прижаты по обе стороны от лица, белые волосы рассыпались по серому бетону, и глаза, одинаково расширенные, смотрят растерянно и изумленно.
- Так, - выдохнул Тсузуки, прижимаясь лбом ко лбу доктора. Слова – как ультиматум. – Со мной – только так.
Губы – тонкие, алые от поцелуя, влажно поблескивающие – чуть приоткрылись, дернулись, пытаясь сложиться в ухмылку, но им не дали, накрыв новым, нетерпеливым поцелуем: смотреть на всегда такое спокойное, а сейчас – искаженное желанием, с чуть порозовевшими скулами лицо, на алые губы, на растрепанные волосы, на блестящие глаза было просто невыносимо. Раздалось протестующее мычание, Мураки дернулся, пытаясь вырвать руки и отвернуть лицо, и Тсузуки, с силой прижав его к стене всем весом, ужесточил поцелуй – пьянея от дикого ощущения власти и контроля…
Солоновато-металлический привкус наполнил рот, и Тсузуки с трудом отстранился, приходя в себя. Из уголка рта Мураки стекала тонкая струйка крови.
- Прости… - шепнул шинигами и осторожно слизнул кровь. Мураки вздрогнул и судорожно выдохнул.
Вкус крови на губах отрезвил и странно встряхнул сознание шинигами: оставаясь все таким же разгоряченным и возбужденным, Тсузуки заставил себя обуздать страсть. Он решил, что все будет под контролем – а это значит, что он должен контролировать и себя. Главенство – это не только контроль и власть, это не только сила и право решать; главенство – это прежде всего ответственность за себя и за того, кто тебе подчиняется. Иначе это не главенство, а просто насилие. Мураки этого не понимал, он был еще слишком молод для этого понимания и не делал различия между старшинством и насилием. Для Тсузуки это было очевидно – сказывался и личный опыт, и прожитые годы. И значит, по праву и обязанности старшего, он должен был доктора этому научить.
Легкий поцелуй в уголок губ, язык осторожно касается ранки на нижней – губа чуть припухла и все еще кровила, хоть и не сильно. Поцелуй получился очень мягким, нежным, извиняющимся, и удивительно: больше Мураки не пытался возражать и дергаться. Тсузуки оторвался от его губ, прижался щекой к щеке и осторожно выпустил его руки. На тонких запястьях от пальцев шинигами остались красные следы.
- Прости… - Тсузуки легко взял руку Мураки и, заглянув доктору в глаза, поднес ее к губам. Ласково коснулся поцелуем тыльной стороны запястья – там, где быстро и беззащитно бился пульс.
Смотри, Мураки. Смотри, как власть может быть нежной, а сила – ласковой. Ты никогда в жизни не видел ласки, которая покоряет, нежности, которая подчиняет, любви, которая может заставить склонить голову. Так смотри, смотри и учись. И может быть – может быть… - Тсузуки все-таки удастся спасти твою, не знающую пощады и любви, душу.
Руки – красивые, изящные, поистине драгоценные руки хирурга, длинные пальцы, тонкие запястья. Тсузуки ласково коснулся их губами, лизнул ладонь, с удовольствием отметив, как вздрогнули пальцы и с шумом втянул в себя воздух Мураки, и снова прижался к губам доктора, осторожно просунув руку под его затылок – чтобы смягчить соприкосновение со стеной и повернуть его голову так, как ему было удобнее. Затем отстранился и легкими, быстрыми поцелуями поднялся к уху, тронул губами мочку, чувствуя на языке кисловатый привкус сережки-гвоздика, и спустился вниз по шее, к самому краю ворота. Мураки откинул голову, повинуясь его ладоням, и обхватил его руками за плечи.
- А еще изображал… девственника… ааах… - доктор судорожно выгнулся, запрокидывая голову, когда Тсузуки слегка прихватил зубами кожу.
Шинигами рассмеялся и, подняв голову, посмотрел ему в глаза.
- Знаешь, иногда ты бываешь наивен, как ребенок, - сказал он, деловито развязывая его галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки. – Неужели ты вправду считаешь, что я прожил больше девяноста лет на этом свете и не набрался никакого опыта в личной жизни?
- Для опытного ты вел себя более чем странно, - хмыкнул Мураки.
- Видишь ли, - Тсузуки закончил с пиджаком и рубашкой и снова прижался к нему, подбираясь к губам. – Я привык к несколько иной роли, чем та, которую ты мне предлагал.
Шинигами опустил руку ему на талию, потянул к себе, заставляя прогнуться назад. Посмотрел в глаза, словно молча спрашивая: ты согласен?
Мураки несколько секунд смотрел на него – блестящий взгляд поверх съехавших и запотевших очков – и медленно кивнул. Тсузуки широко улыбнулся.
- Тогда предлагаю переместиться в более подходящее место, - шепнул он на ухо доктору. Тот намек понял и назвал адрес, и Тсузуки не мог не заметить, как чуть слышно срывался его голос.
Шинигами с улыбкой поцеловал его, чувствуя, как теплеют и нагреваются между их с Мураки разгоряченной кожей дужки очков, и утянул доктора с собой в телепорт.
…А утром на прикроватной тумбочке рядом с очками Мураки нашел записку:
«Ты ночью спросил, что со мной вчера произошло. Тогда было немного не до этого, так что отвечаю теперь. Ты просто не представляешь, как важно бывает оказаться в нужное время в нужном месте и напороться на разговор с нужным шинигами. Скажи спасибо Ватари.
Кстати, он говорил, что изобрел какую-то технологию, которая может тебе помочь воскресить брата. Советую с ним связаться.
Люблю. Асато».
День для Ватари начался с сюрприза.
Он шел утром по коридору Энма-Те, никого, в общем-то, не трогал и трогать не собирался, погруженный в размышления об очередном эксперименте. Шел он спокойно, но это спокойствие закончилось, едва из-за поворота вырулил Тсузуки. Шинигами выглядел необычайно довольным и уверенным в себе, но не успел Ватари оценить это и прийти к определенным выводам, как оказался пойманным в крепкие объятия Тсузуки.
- Я тебя обожаю, Ватари, - заявил он. Ученый успел в долю секунды перебрать в уме варианты ответов на это весьма компрометирующее заявление, но произнести ничего не успел. Тсузуки отстранился и, глядя на него совершенно счастливыми, светящимися фиолетовыми глазами, сказал: - Спасибо тебе. Если бы не ты, мы бы еще долго маялись.
Ватари улыбнулся, наконец поняв, в чем дело.
- У вас все наладилось? – спросил он с улыбкой, хотя и сам знал – а точнее, видел – ответ на свой вопрос.
- Более чем, - счастливо вздохнул Тсузуки и, наклонившись к уху ученого, едва слышно прошептал: - Я был у него первый… так… - разогнулся и хлопнул несколько опешившего Ватари по плечу. – Спасибо тебе, дьявол-искуситель. Не знаю, куда это нас приведет, но пока мы движемся определенно в нужном направлении.
И, насвистывая веселую песенку, Тсузуки пошел дальше по коридору.
Ватари проследил за ним изумленным взглядом, рассеянно размышляя, что лучше принять после таких новостей – валерьянку или корвалол, но тут увидел нечто, заставившее его мгновенно обо всем забыть. У этой сцены оказался невольный свидетель, и самый что ни на есть неподходящий – Тацуми. Он стоял возле своего кабинета с бумагами в руках – видимо, только что вышел – и смотрел на ученого напряженным взглядом. Ватари только руками развел: мол, я тут не при чем!.. Тсузуки понаблюдал за ними обоими, поздоровался с секретарем и сказал что-то, что Ватари не расслышал, но Тацуми кивнул и, послав ученому еще один напряженный взгляд, ушел вслед за ним. Ватари проводил их глазами, пока они не скрылись за поворотом, и с тоской подумал, что его сегодня, определенно, ждет взбучка.
Как день начнется, так он и пройдет, это Ватари усвоил давно. Этот день начался с сюрприза и прошел, так же ими увешанный. Одним из главных сюрпризов стало электронное письмо, пришедшее на ящик ученого, которое было подписано доктором Мураки. В нем доктор сообщал, что узнал о разработке Ватари, касающейся воскрешения Саки, и говорил, что хотел бы ознакомиться с ее материалами, если ученого это не затруднит. А в постскриптуме значилось короткое: «Спасибо за Тсузуки».
«Как будто я ему подарок на Рождество сделал», - фыркнул Ватари и быстро отправил доктору ответ, приложив файлы с материалами. До конца дня он гадал, откуда Мураки знает его адрес электронной почты и когда теперь заводить другой: прямо сегодня или пару дней обождать.
А в конце дня пришел Тацуми, и Ватари вновь мгновенно забыл обо всем.
- Я тут не при чем! – воскликнул ученый, едва секретарь вошел. – Это все он, и…
- Я знаю, - Тацуми едва заметно улыбнулся, и ученый оборвался на полуслове. – Тсузуки мне все рассказал. Заявил, что не хочет, чтобы ты пострадал по его вине.
- Очень любезно с его стороны, - выдохнул с облегчением Ватари. Приподнял бровь. – Тогда… ты чего-то от меня хотел?
Тацуми усмехнулся, вновь на миг повернулся к двери – ученый услышал, как щелкнул дверной замок, и удивился, с чего это Тацуми потребовалось запирать дверь – и подошел к столу Ватари. С минуту смотрел в глаза сверху вниз, затем обошел стол и обнял ученого со спины вместе с креслом, положил голову ему на затылок. Ватари удивленно замер.
- Что с тобой? – ученый положил ладони поверх его рук и чуть погладил.
Тацуми помолчал.
- Мне надо тебе кое-что сказать, - произнес он медленно. Ватари напрягся. Сердце в груди стукнуло и застыло, леденея от ужаса: а вдруг?.. – Ты помнишь наши правила, Ютако?
- Да, - тихо выдохнул ученый.
- Помнишь пункт семь?
Ватари нахмурился. Этот пункт он помнил лучше всего.
- Никогда не требовать от тебя признаний в любви, - ответил он и прикрыл глаза.
Когда он и Тацуми только начали встречаться, на Ватари была возложена трудная миссия: попытаться склеить разбитое сердце секретаря. Тацуми переживал разрыв с собственными чувствами к Тсузуки – он тогда наконец решил прекращать это бесплодное мучение и молча из-за этого страдал, - а лучшим способом вернуться к жизни оказался друг, давно и так же безответно в него влюбленный. Ватари стал шаткой лесенкой, по которой Тацуми выкарабкивался обратно в жизнь из своей молчаливой депрессии, и ученый отчаянно старался не сломаться – хотя порой это казалось просто невыносимым. Он прекрасно понимал, что является для Тацуми лишь спасением, да секретарь и не скрывал этого; да, Тацуми был безмерно благодарен за поддержку, да, они жили вместе, но Ватари любил один за двоих, и это подчас его выматывало. Ученый с болью осознавал, что едва секретарь выкарабкается, между ними все кончится, а как жить тогда, он не знал. Но – время шло, проходили дни, недели, месяцы, а о разрыве не заходило и речи; счет пошел на года, а Тацуми и не заикался о расставании, и в душе Ватари стала зреть робкая надежда – может быть, все-таки?.. И вот сейчас…
- Так вот, - тихо, но твердо произнес секретарь. Помедлил и… - Я люблю тебя, Ютако. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной.
Ватари забыл, как дышать. В груди все сжалось, к лицу прилила кровь, ударив в голову, как колоколом – любит! И в ушах эхом отдалось: любит, любит, любит…
- Правда? – шепотом и так по-глупому переспросил ученый.
- Правда… - Тацуми ласково поцеловал его в золотую макушку. – Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, Ютако. Просто заметил это только тогда, когда ты оказался совсем рядом…
Ватари глубоко вздохнул и почувствовал, как с отпустившим его напряжением на глаза наворачиваются слезы. Он был уверен, что не всхлипнул и никак не выдал того, насколько его задели слова Тацуми, но объятия секретаря вдруг исчезли, кресло Ватари круто развернули, и ученый оказался с Тацуми лицом к лицу.
- Не плачь, - секретарь погладил его по щеке, стирая слезы. – Прости, что так долго не замечал тебя. Ну, не плачь, Ютако…
И, видимо, чтобы уж точно не дать ему разрыдаться от счастья, прижался к его губам.
- Ммм… ммм… Тацуми… - спустя несколько минут Ватари все же стал вырываться из поцелуя, поняв, что он грозит перетечь в нечто большее. – Тацуми… Ну… не здесь же…
- Почему нет? – секретарь с неожиданной силой вытянул Ватари из кресла и усадил на ближайший более-менее свободный стол. Руки скользнули под полы халата и свитер.
- Эй! – возмутился Ватари. – А как же пункт три – «никакого секса на рабочем месте», и пункт один – «никакого вызывающего поведения на публике»?
- Ты видишь здесь публику? – усмехнулся Тацуми. Халат пополз с плеч ученого. – Разве что 003, но он умный, отвернется. Дверь я запер. Рабочий день закончился, все разошлись по домам. А что касается пункта три… - Тацуми стянул с ученого очки. – Ты сегодня нарушил пункт шесть – «никаких действий, способных вызвать ревность партнера». Я имею право…
- Что же, «око за око»? – улыбнулся Ватари, устраиваясь поудобнее на столе. – Что-то я не помню такого пункта…
- Он появился только что, - Тацуми запустил пальцы в волосы ученого, с видимым удовольствием перебирая золотые пряди. – Взамен седьмого пункта.
- Седьмого? Что же, мне разрешено теперь требовать с тебя признаний? – Ватари улыбнулся шире и ахнул, когда пальцы Тацуми сжали его затылок.
- Думаю, тебе не придется их требовать, - в самые губы ему выдохнул секретарь. Снял очки, бросил рядом и, обняв ученого, шепнул: - Я люблю тебя, Ютако. Люблю…
Счастливая улыбка Ватари потонула в страстном поцелуе.
И какая разница, кто главный, кто подчиненный? Важно лишь то, что любит, лишь то, что оба хранят, как зеницу ока, свою привязанность друг к другу и готовы на все, чтобы ее сохранить. Роль – это только роль. Любовь уравнивает всех и всегда.
Впрочем – бразды правления никогда не поздно перехватить. И тогда…
…Но это – уже совсем другая история.
Автор: Айлона
Фандом: Yami no Matsuei
Рейтинг: где-то между PG-13 и R
Направленность: слэш
Жанр: романс; немного ангста
Пейринг: Тсузуки/Мураки; Тацуми/Ватари
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: страх быть подчиненным и поддаться чьей-то власти часто отталкивает людей друг от друга. Но что делать, если вместе быть просто необходимо? Тогда есть только два выхода...
Предупреждение: АУ, ООС
Дисклеймер: да не мое, не мое...
Размещение: исключительно с моего разрешения
От автора: написано для LadySky69, попросившей Мураки/Тсузуки, для Ватари >_< Ютако, спровоцировавшего меня на Тсузуки/Мураки, и для себя-любимой, давно подумывавшей о Тацуми/Ватари =)))
Выложено по просьбе Неудачный день.
Все дело в роли...
Все дело в роли...
Ночь – странное время. Время темноты и опасности, загадок и тайн, исконное время грабежей, убийств и насилий. Даже в современном городе, залитом огнями миллионов ламп, фонарей и неоновых вывесок, она не теряла своей странности: с освещенными, как белым днем, улицами соседствовали непроглядно-темные закоулки, с кишащими людьми проспектами – безлюдные и тихие, глухие дворы. Ночь оттеснили, зажали в длинные тени домов, люди спрятались за фонарями и лампами от собственного страха, древнего, врожденного страха темноты – но от этого ночь никуда не исчезла. Город жил своей жизнью, а ночь – своей.
Для Тсузуки в последнее время ночи становились все невыносимее. Традиционно ночь была временем сна, а вот как раз спать-то он и не мог. Чудовищная бессонница накатила на него и погребла под собой, ни один из известных Тсузуки способов от нее избавиться не помогал, а обращаться к кому-нибудь за помощью он не хотел. Что окружающие могли ему посоветовать? Пить таблетки? Успокоить нервы? Меньше думать? О да, вот как раз меньше думать ему не помешало бы, потому что всю его жизнь, и первую, и вторую, все беды с ним случались именно от мыслей. Ходящих по замкнутому кругу, с каждым витком погружающихся все глубже в пучину бреда и сумасшествия мыслей, которые никогда, как бы он ни хотел, его не покидали. Они могли видоизменяться, могли отходить на задний план, но всегда, так или иначе, давали о себе знать. Единственное, чего Тсузуки смог добиться – это найти способы забывать о них, выкраивать короткие передышки, и способами этими были сладости и алкоголь. Сладкое повышает настроение, так он где-то читал, и он испытывал на себе его силу: мысли в самом деле словно утопали, вязли в сладком сиропе или креме и пробиться к нему не могли. Но случались в жизни Тсузуки моменты, когда не помогали даже сладости. И тогда приходилось прибегать к другому способу – алкоголю. Он, как ни странно, помогал всегда. Во всяком случае, пока.
Сейчас был совсем край. Его бессонница возникла от мыслей, а мысли возникали от бессонницы. Это был замкнутый круг, в котором Тсузуки регулярно запутывался, как муха в паутине. И выход был один: устроить своему сознанию глобальную встряску, а заодно заставить помучаться тело, чтобы не мучалось сердце и душа. Иначе говоря, просто пойти и напиться.
Что Тсузуки и сделал. Точнее сказать, попытался. Он пришел в знакомый бар, сел за стойку и заказал виски. Бокал перед ним появился быстро, но пить Тсузуки не спешил – катал стеклянную емкость между ладоней, смотрел сквозь виски на свет, словно, как маленький ребенок, игрался с новой игрушкой, осматривая ее и исследуя. И думал. Так было всегда: перед первым глотком нужно было определить, от чего он хочет на эту ночь (а желательно навсегда) избавиться. Думать пришлось недолго; Тсузуки хмыкнул и поднес бокал к губам.
- Опять пьешь?
Шинигами чуть не подавился, хотя в рот успело попасть совсем немного виски. Он все равно закашлялся и удивленно обернулся.
- Ватари? – ахнул он. – Что ты здесь делаешь?
Ученый улыбнулся и пожал плечами.
- Вот, решил прогуляться после работы. Подышать свежим воздухом, - ответил он. Помедлил и спросил: - Я присяду?
- Конечно, - кивнул Тсузуки и подвинулся, дав Ватари сесть рядом. Оперся локтем о стойку и скептически поднял бровь. – Прогуляться. Подышать свежим воздухом. В городе, пропитанном выхлопными газами, и в баре, где вместе кислорода – сигаретный дым. Ты издеваешься?
Ватари рассмеялся и тряхнул волосами.
- Мне тоже иногда хочется побыть среди людей, - ответил он. – Люди имеют потрясающее свойство: они создают толпу. А в ней иногда так хочется затеряться, ты не представляешь…
- Представляю, - Тсузуки усмехнулся и все-таки глотнул из бокала. Алкоголь горячей волной прошелся по горлу. – Еще как представляю.
Ватари улыбнулся и, подозвав бармена, заказал стакан сока.
- Если ты не против моей компании, - глянул он на Тсузуки. Тот пожал плечами и покачал головой. Ватари получил свой стакан – сок в нем был веселого ярко-желтого цвета, такого же, как волосы ученого – покрутил его в руках, совсем как Тсузуки минуту назад, и – вновь поднял взгляд. – Ты что-то неважно выглядишь последние дни.
Тсузуки качнул головой и усмехнулся. Да уж. С недавних пор зеркало даже его самого стало пугать.
- Бессонница, - пожал он плечами и снова глотнул виски. – Мысли замучили. Слишком много думаю.
Ватари понимающе хмыкнул и отпил немного сока. Помолчал.
- Мураки, - чуть улыбнулся он, внимательно рассматривая свой стакан.
Тсузуки вздохнул. Вот почему от него ничего и никогда не удавалось скрыть? Даже если Ватари ничего не говорил, у него всегда был такой взгляд, словно он все обо всех знал. Ученый, смешной и забавный дурачок от науки – на первый взгляд, но проницательности ему было не занимать.
- Он самый, - вздохнул Тсузуки. Усмехнулся. - У Гидры моих бесконечных самокопаний появилась еще одна голова. И имя ей – Мураки…
Удивительно, но рядом с Ватари Тсузуки легко мог воспринимать свои беды и расстройства с иронией, словно заражаясь ею от никогда не страдающего депрессией ученого. Он мог усмехаться, словно это не его мучила бессонница из-за этих мыслей несколько дней подряд, мог рассуждать с насмешкой над самим собой и своей склонностью все усложнять, словно смотрел на себя со стороны – наверное, глазами Ватари. Поэтому он никогда не протестовал, когда ученый интересовался его проблемами, - это было то же самое, что протестовать против вопросов лечащего врача.
- Насколько я знаю, эта голова появилась уже давно, - Ватари поднял брови. – Почему же ты пьешь сейчас?
- Понимаешь… - Тсузуки вздохнул и грустно усмехнулся. – Раньше… раньше меня не раздирало противоречие. Я знал, что я испытываю к Мураки и что мне, исходя из этого, делать. Но чем больше мы сталкиваемся, чем больше и чаще я его вижу, тем больше во мне что-то меняется. Знаешь, как будто перещелкивает что-то внутри, замыкает, и чем дальше, тем дольше это замыкание продолжается. Мураки был мне противен, но именно «был». В этом-то все и дело. Я не могу его ненавидеть, хотя его поступки ничего, кроме ненависти, вызывать не должны. А я не могу…
Тсузуки опустил голову и поднес к губам бокал с виски, но Ватари с мягкой настойчивостью перехватил его руку, не давая сделать глоток.
- Вряд ли алкоголь поможет тебе решить эту проблему, - произнес он и, улыбнувшись, снова вернулся к созерцанию своего сока. – Иначе говоря, ты просто против воли влюбился в Мураки и боишься себе в этом признаться. Так?
- Я не… - вскинулся было Тсузуки, но Ватари посмотрел на него – фирменным взглядом поверх очков, и шинигами замолчал. Смысл спорить? Ученый был прав, как ни крути. И Тсузуки подавленно кивнул: - Да… Да, наверное, так.
- Замечательно, - Ватари покатал стакан в ладонях, отпил немного сока. – Значит, ты влюблен, но… тебя что-то останавливает? Мураки любит тебя, ты любишь Мураки – что тебя держит?
- Можно подумать, ты сам не знаешь, - Тсузуки приподнял бровь. – Мураки – маньяк, садист и убийца, за ним такой шлейф крови тянется, что с ним даже просто рядом находиться противно!
- Мураки – ученый, - мягко возразил Ватари. Тсузуки фыркнул.
- Это его не оправдывает.
- Ошибаешься, - Ватари улыбнулся. – Ученые – самый циничный народ в этом мире. Циничнее них только врачи и патологоанатомы, ну а Мураки просто двойной комплект. Он циник по профессии, а профессия его такова, что требует определенных жертв – в прямом смысле слова. Ты никогда не обращал внимания, что он убивает ради науки? Это высшая жертва, достойная высшего циника. Но цинизм Мураки оправдан, поверь мне. Его можно понять и принять при желании.
- Не верю, - упрямо мотнул головой Тсузуки. – Ты сам – опровержение твоим словам. Ты ученый, но не циник.
- А откуда ты знаешь? – хитро блеснул очками Ватари. – Ты знаешь, что делается в моей голове в той или иной ситуации?
Тсузуки онемел. С этого ракурса он Ватари никогда не рассматривал. Да может ли такое солнечное существо быть циником?.. Но с другой стороны – кто сказал, что Ватари в самом деле такой, каким кажется окружающим? У всех есть свои скелеты в шкафу, и наверняка он – не исключение…
- Ну вот, с этим разобрались, - улыбнулся Ватари меж тем. – Убийства Мураки можно оправдать при желании, а у тебя, как у влюбленного, по определению должно таковое быть. Какие у тебя есть еще аргументы против того, чтобы вам с Мураки быть вместе?
Тсузуки был так ошарашен поведением и словами ученого, что не смог сразу сообразить достойный ответ.
- Мураки – человек, - сказал он довольно неуверенно.
Ватари усмехнулся.
- Мураки – маг, - он покачал головой. – Не забывай об этом. Его магическая сила может многое. Бессмертие ему, конечно, не грозит, особенно с его родом деятельности, но он очень даже способен прожить в три раза дольше обычного человека без особых затруднений. Заметь, сохраняя при этом молодость тела и души. Еще возражения?
Заблудившаяся где-то в дебрях сознания мысль наконец добралась до пункта назначения, и Тсузуки выдал самое очевидное из всех возражений:
- Все это, конечно, хорошо, Ватари, но ты забыл, что Мураки хочет мною попользоваться и убить, чтобы воскресить брата, а это, согласись, не добавляет ему привлекательности в моих глазах.
- О! А вот тут мы подошли к самому главному, - ученый щелкнул пальцами и повернулся к Тсузуки, глядя на него блестящими глазами. Тсузуки почему-то почувствовал себя подопытным кроликом и невольно слегка отодвинулся. Ватари улыбнулся. – Да не бойся, не собираюсь я на тебе что-то испытывать… Я хочу сказать, что не далее как два дня назад мне удалось создать технологию, при помощи которой можно будет воскресить Саки без убийства шинигами. В ней необходимо, конечно, большое количество нашей крови, но это, согласись, лучше, чем жертвовать свое тело на алтарь мщения Мураки. Мне кажется, если при следующей встрече с доктором ты передашь ему мои слова, он уцепится за это предложение. Не думаю, что, будучи влюблен, он горит желанием тебя убить.
- Как сказать, - Тсузуки хмуро отвернулся. То, с какой легкостью Ватари отмел, казалось бы, неопровержимые аргументы, ему не понравилось. – У меня такое чувство, что ему нравится со мной играть.
- Еще бы, - Ватари хмыкнул. – Ты так очаровательно каждый раз на его игру ведешься, что с его стороны грех было бы не играть.
- Он все время давит на мои самые слабые места, - Тсузуки сдвинул брови, рассматривая виски в своем бокале.
- Которые ты ему с удовольствием предоставляешь, - усмехнулся ученый и глянул на него. – Брось оправдываться, со мной это не пройдет. Я могу привести тебе тысячу и одно опровержение на каждое твое слово. Так что заканчивая жалеть себя-любимого и думай, что, кроме видимых и вполне разрешимых проблем, тебе мешает быть с Мураки.
Тсузуки нахмурился. Слова ученого как будто ударили его наотмашь по лицу: больно, обидно, но зато встряхнуло и успокоило на ура. Тсузуки знал, что Ватари не терпел нытиков, не позволял бессмысленно и неконструктивно ныть ни себе, ни другим, а когда кто-нибудь вроде Асато начинал это делать, просто давил фактами – как сейчас. И надо признать, что этот метод, жесткий и беспощадный, был – для Тсузуки, во всяком случае – одним из лучших. Устыдившись того, что переживает из-за чепухи, Тсузуки обычно начинал анализировать события и легко находил правильные решения. Как и сейчас.
- Он навязывает мне свою волю, - наконец, произнес Тсузуки спустя несколько минут сосредоточенного молчания. – Он давит и вынуждает действовать так, как хочет он. Мне это не нравится. Он пытается меня подчинить, а я не хочу ему подчиняться. Поэтому и ищу причины, чтобы с ним не быть – это как база моего нежелания идти в подчинение.
Ватари улыбнулся и задумчиво посмотрел на него.
- Вот об этом уже можно говорить, - кивнул он. Отпил сок, довольно зажмурившись от кислоты. – Мураки хочет быть главным в ваших отношениях, и, боюсь, ему это пока удается. Но мне кажется, он делает это не намеренно.
- То есть? – удивленно повернулся к нему Тсузуки.
- Он просто не знает, что может быть по-другому, - пожал плечами ученый и улыбнулся. – В этом мы с тобой похожи, Тсузуки. Нас никто не воспринимает всерьез. Многие на тебя смотрят, как на ребенка с автоматом, и ведут себя соответственно. То, что тебе под сотню лет, а такое поведение в твоем возрасте, мягко сказать, нехарактерно, обычно в расчет не берут.
- А ты берешь? – улыбнулся Тсузуки.
- А я беру, - кивнул Ватари. – Беру так же, как и твой характер, и историю твоей жизни. Поэтому, прости меня за нескромность, но я один из немногих в Энма-Те, кто понимает, что твое детское поведение – это маска. Маска и способ скрыться от мира, ответ на проблемы и вызовы. Я прав?
Тсузуки рассмеялся. Да, Ватари все-таки и есть Ватари. И кто из них еще больше скрывается?..
- Прав, - кивнул Тсузуки. – По себе судишь?
- Ну да, - беззаботно пожал плечами ученый. – Так вот, вернемся к тебе. Представь: во всем Энма-Те, где ты работаешь уже больше шестидесяти лет, дай бог найдется пара-тройка шинигами, которые тебя понимают. Так чего же ты хочешь от Мураки, с которым ты общаешься только от случая к случаю? Боюсь, он просто не понимает, что в ваших отношениях вопрос главенства далеко не однозначен, и все твои попытки перехватывать инициативу его просто веселят. К тому же, и ты ведешь себя настолько неуверенно, что только подтверждаешь его мнение о тебе.
Тсузуки мог только поражаться. Как Ватари всегда удавалось разложить по полочкам трудную и, казалось бы, неразрешимую ситуацию так, что она переставала пугать, а выходы из нее становились очевидны, он много лет уже недоумевал. Может быть, именно поэтому ученый всегда был в хорошем настроении? Просто потому что, все проблемные ситуации он тут же разбирал по винтику, как свои приборы, и выходы становились ему ясны, как божий день?
- Ну и что ты предлагаешь? – поинтересовался Тсузуки. – Как мне быть?
Ватари глотнул сока.
- У тебя есть два варианта, - ответил он. – Либо смириться и пойти в подчинение, либо – взять главенство в свои руки. Если ты, конечно, хочешь быть с Мураки.
- А что выбрал ты?
Ватари поднял взгляд, и в его глазах мелькнуло нечто вроде «а ты и в самом деле не так глуп, как кажешься». Тсузуки улыбнулся.
- Ты про Тацуми? – уточнил ученый. Тсузуки приподнял брови: ну, а про кого же еще? Ватари улыбнулся – ласковой и чуть мечтательной улыбкой, и едва заметно покраснел. – Я смирился...
О том, что Ватари и Тацуми вот уже несколько лет живут вместе, было известно всему Энма-Те, хоть они и не выносили своих отношений на публику. Просто однажды они пришли на работу вместе, и Ватари улыбался чуть счастливее, а Тацуми был чуть мягче, чем обычно. Когда они вместе с работы ушли, понятно стало даже самым недогадливым. С тех пор так и повелось: они вместе приходили, вместе уходили, улыбались друг другу при встрече, и хотя они не позволяли себе при окружающих ничего предосудительного, их взгляды говорили обо всем. За Ватари радовались – он свое счастье поистине выстрадал долгими годами безответной любви, на Тацуми удивлялись – столько лет не замечать любви друга, а тут вдруг заметить, но как у них все произошло и происходило до сих пор, не знали даже самые заядлые сплетники. Личная жизнь и секретаря, и ученого была окружена тайной, в которую они никого не пускали. Но для Тсузуки, кажется, Ватари решил сделать небольшое исключение.
- Я смирился, потому что слишком долго этого ждал. Слишком долго, чтобы отказываться от предоставленного шанса. Ты знаешь Тацуми: для него либо все, либо ничего; либо вместе, но по его правилам, либо без правил, но друзья. Это тоже своего рода защита от мира и от боли, которую он несет. Я это понял и выбрал правила. И хотя для меня это было ново и непривычно, я не жалею. Оно того стоит. Тем более, мне кажется, я сам был подсознательно к этому готов… - Ватари помолчал и глянул на Тсузуки. – Я надеюсь на твою деликатность.
- Конечно, - кивнул Асато.
Ватари улыбнулся.
- Но мой выбор – это мой выбор, - произнес он, встрепенувшись. – В твоем случае я бы не торопился. Мураки – не Тацуми, я могу только догадываться, что творится в его голове, но мне кажется, что если ты выберешь подчинение, ты станешь для него лишь одним из его любовников. А вот если ты возьмешь главенство на себя, для него это будет как минимум неожиданно.
- Да уж, - фыркнул Тсузуки. – Так, значит, твой совет…
- Бери все в свои руки, - заговорщицки улыбнулся Ватари. – По-моему, давно пора ему показать, кто из вас двоих старший.
Тсузуки долго смотрел на него, чувствуя, как против воли у него по лицу расползается такая же заговорщицкая, хитрая и почти хищная улыбка.
- Ты не шинигами, - покачал он головой. – Ты дьявол-искуситель.
Ватари ухмыльнулся и приложил палец к губам.
- Тсс, - шепнул он. Придвинулся к Тсузуки и подмигнул. – Зови меня просто: Ватари.
Ученый рассмеялся и, хлопнув Тсузуки по плечу, ушел из бара, а шинигами сидел еще некоторое время, допивая виски, и раздумывал над тем, что он сказал. Хищная ухмылка и демонический огонек в глазах Тсузуки не угасали ни на секунду. «Да, Ватари. Тебе нужно было быть не ученым, а психотерапевтом», - Тсузуки усмехнулся, одним глотком допил виски и, расплатившись, вышел из бара.
«Что ж, Мураки. Ну держись. Ты меня хотел – ты меня получишь…»
Мураки никогда не заставлял себя долго ждать, особенно в последнее время. Его появления становились все чаще и все настойчивее, и именно это было причиной, спровоцировавшей у Тсузуки самокопание и бессонницу. Мураки появлялся рядом с шинигами всегда неожиданно, словно вырастал из воздуха, и у Тсузуки едва не завелась паранойя: пару дней ему казалось, что за ним наблюдают, и любой шорох вызывал у него приступ необъяснимой паники. Он дико, дико боялся встречи с доктором, не знал, куда себя деть, что говорить, как отвечать, что возражать. Ватари был прав: он сам поставил себя в положение подчиненного своей неуверенностью. И теперь следовало ситуацию исправлять. Надо было показать Мураки настоящего Тсузуки: взрослого, опытного и отвечающего за себя. А уж примет он такого шинигами или нет – ему решать.
Тсузуки стоял, прислонившись спиной к бетонной стене полуразрушенного дома на берегу реки, и смотрел на ровную черную гладь, когда где-то недалеко послышались знакомые шаги. «О… Я уже узнаю его по шагам, - Тсузуки усмехнулся. – Значит, все в самом деле правильно…» Раньше эти шаги вызывали у него лихорадочную дрожь отчаяния и страха, но сейчас – сейчас он спокойно слушал, как они приближаются, и вовсе не боялся. Страх ушел, как только пришло понимание ситуации и того, что в ней нужно делать, а вместе с пониманием пришла так необходимая ему уверенность, и единственная дрожь, которая время от время сотрясала его тело, была дрожь азарта и плещущегося в крови адреналина. К тому же, и виски сыграло свою роль, глаза шинигами горели – не пьяно, но достаточно нездорово, наталкивая на мысль о сумасшествии. Тсузуки ждал, когда доктор подойдет к нему, и это ожидание показалось ему невыносимо долгим, - ведь он решился сделать нечто, раньше для него запретное, а решившись, хотел претворить решение в жизнь как можно скорее.
- Красивый вид, - тихо, по-кошачьи мягко, насмешливо и вкрадчиво одновременно произнес Мураки, появляясь рядом с шинигами белой тенью-призраком.
- Да, - без всякого намека на обычную растерянность пожал плечами Тсузуки. Улыбнулся. – Доброй ночи, Мураки.
Тсузуки не видел, но отлично представлял, каким стало лицо доктора в этот момент, и улыбнулся еще шире.
- Знаешь, я тебя ждал, - продолжил он, глядя внимательным взглядом на спокойную поверхность реки.
- Неужели? – Тсузуки прямо увидел, как Мураки скептически приподнял бровь. – Для чего же?
- А у меня обязательно должна быть причина, чтобы тебя ждать? – шинигами усмехнулся и, повернув голову, посмотрел ему в глаза.
Все оказалось так просто. Так просто было смотреть на него – с легкой усмешкой, оценивающим прищуром и огоньком в глазах; так просто было выдерживать его взгляд и наблюдать, как едва заметно мелькает в нем растерянность; так просто было контролировать ситуацию и быть ее хозяином. Всего-то и нужно было – осознать наконец-то себя, признать свои желания, перестать бороться с природой. Уверенность пришла сама, как только он разобрался со своей душой. И теперь передавать главенство обратно он не хотел, совсем не хотел.
Мураки сделал пару шагов к нему, навис над ним ледяной глыбой, всматриваясь в глаза, - и усмехнулся.
- Храбрость в алкогольном дурмане дорого оплачивается, Тсузуки, - произнес он.
Шинигами улыбнулся, и не думая отводить взгляд.
- Это не алкоголь, - ответил он. – И не храбрость. Просто констатация факта, - Тсузуки чуть склонил голову на бок, улыбка стала насмешливой. – Тебе никогда не казалось, что ты меня очень плохо знаешь, Мураки?
За растерянным Мураки наблюдать было весьма забавно, и Тсузуки намеревался сполна насладиться сегодня этим зрелищем. Доктор пока его не разочаровывал: привычная самоуверенность стремительно сползала с него, как со змеи старая шкура.
- Я знаю о тебе достаточно, - произнес он. Надо отдать ему должное: голос его уверенности, несмотря ни на что, не потерял.
- Достаточно – для чего?
Как приятно было играть в эту игру – вопрос-ответ, особенно когда каждый его вопрос, заданный спокойным и чуть насмешливым тоном, заставлял доктора все больше теряться. Да, пожалуй, сейчас Тсузуки его понимал: игра захватывала, когда ты в ней вел. Но долго играть в нее Тсузуки не собирался, и доктор, кажется, его в этом поддерживал.
Мураки сделал еще один, последний шаг к нему и встал почти вплотную. Тсузуки спокойно смотрел на него, не шевелясь. Глаза доктора напряженно сузились.
- Достаточно для того, чтобы понять, что ты что-то задумал, - одна рука доктора мягко опустилась на стену рядом с лицом Тсузуки – так близко, что шинигами чувствовал щекой тепло его кожи. Улыбнулся.
- Ты сегодня необычайно догадлив, - произнес он.
Тсузуки всегда подозревал, что в галстуках есть что-то загадочное, какая-то тайна, которая все же заставляет людей их носить. Сейчас ему показалось, что он нашел разгадку. Гладкая ткань мягко скользнула по ладони, шелковистой змеей обвила пальцы, и Тсузуки, не отрывая хитрого взгляда от глаз Мураки, потянул доктора на себя. Тот медленно наклонился – медленно-медленно, словно все еще пытался поймать контроль – но Тсузуки чувствовал, как участилось его дыхание и как горела кожа под рубашкой.
- Ты понимаешь, что делаешь? – горячий выдох у самых губ.
- Это настолько невероятно? – выгнул бровь Тсузуки и, подавшись вперед, решительно его поцеловал, одновременно с силой притягивая за галстук.
Поцелуй тоже был горячим, как и весь Мураки, - горячим, сильным, чуть влажным и как будто скользким, с привкусом неутоленной, горьковатой жажды. Щеки у Тсузуки пылали, а очки доктора прижимались к его скуле, холодя кожу металлом тонкой оправы, и этот контраст – горячего поцелуя, тела, рук и холодного металла на алой от прилившей крови скуле – кружил голову и сводил с ума. Затылок упирался в бетонную стену, волосы цеплялись за выемки, а его все плотнее и плотнее вжимали в жесткий бетон – руками, телом и поцелуем, окутывая его плащом и страстью. Желание поднималось изнутри тугой и мощной волной, но…
- Нет… не так… - задыхаясь, на секунду вырвавшись из поцелуя.
Сильный рывок – вроде бы расслабленное тело обретает мгновенную силу – и уже белый плащ, шелестя, скользит по стене, шуршат под ботинками мелкие камушки. Аристократически-тонкие, изящные запястья прижаты по обе стороны от лица, белые волосы рассыпались по серому бетону, и глаза, одинаково расширенные, смотрят растерянно и изумленно.
- Так, - выдохнул Тсузуки, прижимаясь лбом ко лбу доктора. Слова – как ультиматум. – Со мной – только так.
Губы – тонкие, алые от поцелуя, влажно поблескивающие – чуть приоткрылись, дернулись, пытаясь сложиться в ухмылку, но им не дали, накрыв новым, нетерпеливым поцелуем: смотреть на всегда такое спокойное, а сейчас – искаженное желанием, с чуть порозовевшими скулами лицо, на алые губы, на растрепанные волосы, на блестящие глаза было просто невыносимо. Раздалось протестующее мычание, Мураки дернулся, пытаясь вырвать руки и отвернуть лицо, и Тсузуки, с силой прижав его к стене всем весом, ужесточил поцелуй – пьянея от дикого ощущения власти и контроля…
Солоновато-металлический привкус наполнил рот, и Тсузуки с трудом отстранился, приходя в себя. Из уголка рта Мураки стекала тонкая струйка крови.
- Прости… - шепнул шинигами и осторожно слизнул кровь. Мураки вздрогнул и судорожно выдохнул.
Вкус крови на губах отрезвил и странно встряхнул сознание шинигами: оставаясь все таким же разгоряченным и возбужденным, Тсузуки заставил себя обуздать страсть. Он решил, что все будет под контролем – а это значит, что он должен контролировать и себя. Главенство – это не только контроль и власть, это не только сила и право решать; главенство – это прежде всего ответственность за себя и за того, кто тебе подчиняется. Иначе это не главенство, а просто насилие. Мураки этого не понимал, он был еще слишком молод для этого понимания и не делал различия между старшинством и насилием. Для Тсузуки это было очевидно – сказывался и личный опыт, и прожитые годы. И значит, по праву и обязанности старшего, он должен был доктора этому научить.
Легкий поцелуй в уголок губ, язык осторожно касается ранки на нижней – губа чуть припухла и все еще кровила, хоть и не сильно. Поцелуй получился очень мягким, нежным, извиняющимся, и удивительно: больше Мураки не пытался возражать и дергаться. Тсузуки оторвался от его губ, прижался щекой к щеке и осторожно выпустил его руки. На тонких запястьях от пальцев шинигами остались красные следы.
- Прости… - Тсузуки легко взял руку Мураки и, заглянув доктору в глаза, поднес ее к губам. Ласково коснулся поцелуем тыльной стороны запястья – там, где быстро и беззащитно бился пульс.
Смотри, Мураки. Смотри, как власть может быть нежной, а сила – ласковой. Ты никогда в жизни не видел ласки, которая покоряет, нежности, которая подчиняет, любви, которая может заставить склонить голову. Так смотри, смотри и учись. И может быть – может быть… - Тсузуки все-таки удастся спасти твою, не знающую пощады и любви, душу.
Руки – красивые, изящные, поистине драгоценные руки хирурга, длинные пальцы, тонкие запястья. Тсузуки ласково коснулся их губами, лизнул ладонь, с удовольствием отметив, как вздрогнули пальцы и с шумом втянул в себя воздух Мураки, и снова прижался к губам доктора, осторожно просунув руку под его затылок – чтобы смягчить соприкосновение со стеной и повернуть его голову так, как ему было удобнее. Затем отстранился и легкими, быстрыми поцелуями поднялся к уху, тронул губами мочку, чувствуя на языке кисловатый привкус сережки-гвоздика, и спустился вниз по шее, к самому краю ворота. Мураки откинул голову, повинуясь его ладоням, и обхватил его руками за плечи.
- А еще изображал… девственника… ааах… - доктор судорожно выгнулся, запрокидывая голову, когда Тсузуки слегка прихватил зубами кожу.
Шинигами рассмеялся и, подняв голову, посмотрел ему в глаза.
- Знаешь, иногда ты бываешь наивен, как ребенок, - сказал он, деловито развязывая его галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки. – Неужели ты вправду считаешь, что я прожил больше девяноста лет на этом свете и не набрался никакого опыта в личной жизни?
- Для опытного ты вел себя более чем странно, - хмыкнул Мураки.
- Видишь ли, - Тсузуки закончил с пиджаком и рубашкой и снова прижался к нему, подбираясь к губам. – Я привык к несколько иной роли, чем та, которую ты мне предлагал.
Шинигами опустил руку ему на талию, потянул к себе, заставляя прогнуться назад. Посмотрел в глаза, словно молча спрашивая: ты согласен?
Мураки несколько секунд смотрел на него – блестящий взгляд поверх съехавших и запотевших очков – и медленно кивнул. Тсузуки широко улыбнулся.
- Тогда предлагаю переместиться в более подходящее место, - шепнул он на ухо доктору. Тот намек понял и назвал адрес, и Тсузуки не мог не заметить, как чуть слышно срывался его голос.
Шинигами с улыбкой поцеловал его, чувствуя, как теплеют и нагреваются между их с Мураки разгоряченной кожей дужки очков, и утянул доктора с собой в телепорт.
…А утром на прикроватной тумбочке рядом с очками Мураки нашел записку:
«Ты ночью спросил, что со мной вчера произошло. Тогда было немного не до этого, так что отвечаю теперь. Ты просто не представляешь, как важно бывает оказаться в нужное время в нужном месте и напороться на разговор с нужным шинигами. Скажи спасибо Ватари.
Кстати, он говорил, что изобрел какую-то технологию, которая может тебе помочь воскресить брата. Советую с ним связаться.
Люблю. Асато».
***
День для Ватари начался с сюрприза.
Он шел утром по коридору Энма-Те, никого, в общем-то, не трогал и трогать не собирался, погруженный в размышления об очередном эксперименте. Шел он спокойно, но это спокойствие закончилось, едва из-за поворота вырулил Тсузуки. Шинигами выглядел необычайно довольным и уверенным в себе, но не успел Ватари оценить это и прийти к определенным выводам, как оказался пойманным в крепкие объятия Тсузуки.
- Я тебя обожаю, Ватари, - заявил он. Ученый успел в долю секунды перебрать в уме варианты ответов на это весьма компрометирующее заявление, но произнести ничего не успел. Тсузуки отстранился и, глядя на него совершенно счастливыми, светящимися фиолетовыми глазами, сказал: - Спасибо тебе. Если бы не ты, мы бы еще долго маялись.
Ватари улыбнулся, наконец поняв, в чем дело.
- У вас все наладилось? – спросил он с улыбкой, хотя и сам знал – а точнее, видел – ответ на свой вопрос.
- Более чем, - счастливо вздохнул Тсузуки и, наклонившись к уху ученого, едва слышно прошептал: - Я был у него первый… так… - разогнулся и хлопнул несколько опешившего Ватари по плечу. – Спасибо тебе, дьявол-искуситель. Не знаю, куда это нас приведет, но пока мы движемся определенно в нужном направлении.
И, насвистывая веселую песенку, Тсузуки пошел дальше по коридору.
Ватари проследил за ним изумленным взглядом, рассеянно размышляя, что лучше принять после таких новостей – валерьянку или корвалол, но тут увидел нечто, заставившее его мгновенно обо всем забыть. У этой сцены оказался невольный свидетель, и самый что ни на есть неподходящий – Тацуми. Он стоял возле своего кабинета с бумагами в руках – видимо, только что вышел – и смотрел на ученого напряженным взглядом. Ватари только руками развел: мол, я тут не при чем!.. Тсузуки понаблюдал за ними обоими, поздоровался с секретарем и сказал что-то, что Ватари не расслышал, но Тацуми кивнул и, послав ученому еще один напряженный взгляд, ушел вслед за ним. Ватари проводил их глазами, пока они не скрылись за поворотом, и с тоской подумал, что его сегодня, определенно, ждет взбучка.
Как день начнется, так он и пройдет, это Ватари усвоил давно. Этот день начался с сюрприза и прошел, так же ими увешанный. Одним из главных сюрпризов стало электронное письмо, пришедшее на ящик ученого, которое было подписано доктором Мураки. В нем доктор сообщал, что узнал о разработке Ватари, касающейся воскрешения Саки, и говорил, что хотел бы ознакомиться с ее материалами, если ученого это не затруднит. А в постскриптуме значилось короткое: «Спасибо за Тсузуки».
«Как будто я ему подарок на Рождество сделал», - фыркнул Ватари и быстро отправил доктору ответ, приложив файлы с материалами. До конца дня он гадал, откуда Мураки знает его адрес электронной почты и когда теперь заводить другой: прямо сегодня или пару дней обождать.
А в конце дня пришел Тацуми, и Ватари вновь мгновенно забыл обо всем.
- Я тут не при чем! – воскликнул ученый, едва секретарь вошел. – Это все он, и…
- Я знаю, - Тацуми едва заметно улыбнулся, и ученый оборвался на полуслове. – Тсузуки мне все рассказал. Заявил, что не хочет, чтобы ты пострадал по его вине.
- Очень любезно с его стороны, - выдохнул с облегчением Ватари. Приподнял бровь. – Тогда… ты чего-то от меня хотел?
Тацуми усмехнулся, вновь на миг повернулся к двери – ученый услышал, как щелкнул дверной замок, и удивился, с чего это Тацуми потребовалось запирать дверь – и подошел к столу Ватари. С минуту смотрел в глаза сверху вниз, затем обошел стол и обнял ученого со спины вместе с креслом, положил голову ему на затылок. Ватари удивленно замер.
- Что с тобой? – ученый положил ладони поверх его рук и чуть погладил.
Тацуми помолчал.
- Мне надо тебе кое-что сказать, - произнес он медленно. Ватари напрягся. Сердце в груди стукнуло и застыло, леденея от ужаса: а вдруг?.. – Ты помнишь наши правила, Ютако?
- Да, - тихо выдохнул ученый.
- Помнишь пункт семь?
Ватари нахмурился. Этот пункт он помнил лучше всего.
- Никогда не требовать от тебя признаний в любви, - ответил он и прикрыл глаза.
Когда он и Тацуми только начали встречаться, на Ватари была возложена трудная миссия: попытаться склеить разбитое сердце секретаря. Тацуми переживал разрыв с собственными чувствами к Тсузуки – он тогда наконец решил прекращать это бесплодное мучение и молча из-за этого страдал, - а лучшим способом вернуться к жизни оказался друг, давно и так же безответно в него влюбленный. Ватари стал шаткой лесенкой, по которой Тацуми выкарабкивался обратно в жизнь из своей молчаливой депрессии, и ученый отчаянно старался не сломаться – хотя порой это казалось просто невыносимым. Он прекрасно понимал, что является для Тацуми лишь спасением, да секретарь и не скрывал этого; да, Тацуми был безмерно благодарен за поддержку, да, они жили вместе, но Ватари любил один за двоих, и это подчас его выматывало. Ученый с болью осознавал, что едва секретарь выкарабкается, между ними все кончится, а как жить тогда, он не знал. Но – время шло, проходили дни, недели, месяцы, а о разрыве не заходило и речи; счет пошел на года, а Тацуми и не заикался о расставании, и в душе Ватари стала зреть робкая надежда – может быть, все-таки?.. И вот сейчас…
- Так вот, - тихо, но твердо произнес секретарь. Помедлил и… - Я люблю тебя, Ютако. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной.
Ватари забыл, как дышать. В груди все сжалось, к лицу прилила кровь, ударив в голову, как колоколом – любит! И в ушах эхом отдалось: любит, любит, любит…
- Правда? – шепотом и так по-глупому переспросил ученый.
- Правда… - Тацуми ласково поцеловал его в золотую макушку. – Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, Ютако. Просто заметил это только тогда, когда ты оказался совсем рядом…
Ватари глубоко вздохнул и почувствовал, как с отпустившим его напряжением на глаза наворачиваются слезы. Он был уверен, что не всхлипнул и никак не выдал того, насколько его задели слова Тацуми, но объятия секретаря вдруг исчезли, кресло Ватари круто развернули, и ученый оказался с Тацуми лицом к лицу.
- Не плачь, - секретарь погладил его по щеке, стирая слезы. – Прости, что так долго не замечал тебя. Ну, не плачь, Ютако…
И, видимо, чтобы уж точно не дать ему разрыдаться от счастья, прижался к его губам.
- Ммм… ммм… Тацуми… - спустя несколько минут Ватари все же стал вырываться из поцелуя, поняв, что он грозит перетечь в нечто большее. – Тацуми… Ну… не здесь же…
- Почему нет? – секретарь с неожиданной силой вытянул Ватари из кресла и усадил на ближайший более-менее свободный стол. Руки скользнули под полы халата и свитер.
- Эй! – возмутился Ватари. – А как же пункт три – «никакого секса на рабочем месте», и пункт один – «никакого вызывающего поведения на публике»?
- Ты видишь здесь публику? – усмехнулся Тацуми. Халат пополз с плеч ученого. – Разве что 003, но он умный, отвернется. Дверь я запер. Рабочий день закончился, все разошлись по домам. А что касается пункта три… - Тацуми стянул с ученого очки. – Ты сегодня нарушил пункт шесть – «никаких действий, способных вызвать ревность партнера». Я имею право…
- Что же, «око за око»? – улыбнулся Ватари, устраиваясь поудобнее на столе. – Что-то я не помню такого пункта…
- Он появился только что, - Тацуми запустил пальцы в волосы ученого, с видимым удовольствием перебирая золотые пряди. – Взамен седьмого пункта.
- Седьмого? Что же, мне разрешено теперь требовать с тебя признаний? – Ватари улыбнулся шире и ахнул, когда пальцы Тацуми сжали его затылок.
- Думаю, тебе не придется их требовать, - в самые губы ему выдохнул секретарь. Снял очки, бросил рядом и, обняв ученого, шепнул: - Я люблю тебя, Ютако. Люблю…
Счастливая улыбка Ватари потонула в страстном поцелуе.
И какая разница, кто главный, кто подчиненный? Важно лишь то, что любит, лишь то, что оба хранят, как зеницу ока, свою привязанность друг к другу и готовы на все, чтобы ее сохранить. Роль – это только роль. Любовь уравнивает всех и всегда.
Впрочем – бразды правления никогда не поздно перехватить. И тогда…
…Но это – уже совсем другая история.
@темы: Yami no Matsuei, фанфикшен, PG-13
-
-
15.05.2010 в 21:35-
-
16.05.2010 в 10:59-
-
16.05.2010 в 15:13-
-
16.05.2010 в 15:32-
-
16.05.2010 в 15:38