Друзья сообщества.

[OMFG!]

Здесь вы можете разместить свою рекламу.

запись создана: 16.02.2009 в 23:09

@темы: техническое, полезные ссылки

---

[parafiliya]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

на прощание

[Яна Сом]

Название: На прощание
Автор: MRtini
Жанр: флафф
Рейтинг: PG
Пэйринг: Фудзимия Ран/Брэд Кроуфорд
Категория: яой
Предупреждение: ООС
Содержание: Наги сказал Шульдиху, что они романтики, а немец возразил, переводя разговор в сторону секса. Ну вот, теперь проверяют – кто ошибся.
Отказ от прав: ни на что не претендую.
Написано для  Shellar Arranktur, а выкладывается по просьбе  Неудачный день

– Камень, ножницы, бумага!.. Камень, ножницы, бумага!.. Камень, ножницы, бумага!..
– Ты жульничаешь!
– Чего!? Это когда я жульничал?
Шульдих искренне постарался сделать обиженное лицо. А вот Наоэ надулся всерьез.
– Так не честно! Ты у меня из головы не вылезаешь. Никакого азарта и интереса.
Подросток надулся и перевел взгляд в противоположную от немца сторону. Шульдих же только усмехнулся. Он сидел на полу и во все свои хищные глаза смотрел на японца.
– Да ладно тебе, все равно же проиграл бы. И в этом тоже, – особенно подчеркнув «этом», произнес он.
– А вот и нет. Сам убедишься, – возразил Наги, стараясь говорить убедительно, хотя тот факт, что он вообще торчит здесь посреди ночи в кромешной темноте, сам за себя говорил, что он верит немцу.
В коридоре воцарилась тишина. Наоэ старательно не обращал на телепата внимания, торопя время. Уж слишком соблазнительно звучала идея, но компания…
– Лучше бы Фарфарелло взял.
– Ага, тоже мне конспиратора нашел, – фыркнул Шульдих и тут же сорвался с места с воплем:
– Едут!
Наги последовал за ним.
Перед дорожкой к дому остановился белый «Порше». Водитель заглушил мотор и выключил фары, но разве это спасет от двух паранормов?
– Ну вот мы и приехали, – смотря на Брэда, сказал парень.
– М-м-м… да, – наконец согласился Кроуфорд, думая, что нужно что-то ответить.
Молчание. Брэд чувствовал неловкость, но главное, что он был рядом с тем, кого любит. Еще минуточку, еще бы чуть-чуть…
– Вечер был замечательным, – вспомнив, что он все-таки ни кисейная барышня, а лидер Шварц как-никак, решил добавить Кроуфорд. – Надеюсь, мы сможем его повторить.
Фудзимия загадочно улыбнулся.
Нет, ужин стоит всех похвал, надо будет запомнить название этого ресторана. Свечи, вино изысканное, и повар знает свое дело. Во всяком случае, сам Ая остался доволен. Если бы еще им завтра не нужно было вставать ни свет ни заря…
– Я буду очень на это рассчитывать, – заверил оракула Ая и невзначай взял его за руку.
Брэд смутился.
– И я очень надеюсь, – добавил Фудзимия, – что последующая наша встреча не закончится так поспешно.
«– Ага, – согласился Шульдих. – Будет опять всю ночь видения ловить, а еще говорят, что лучше кабельного ничего нет».
«– Так это что, я опять не высплюсь?»
«– А для чего тебя отправили в школу?» – возмутился Шульдих и вновь навострил уши-дар, наблюдая за машиной.
Брэд смотрел прямо, лишь изредка бросая взгляд на спутника. А Фудзимия не сводил глаз с американца.
Карие глаза, аккуратно подобранные очки – соблазняют, а не отталкивают. И Ая в этом уже убедился, а раньше он был уверен, что парень с четырьмя глазами его привлечь не сможет.
– Брэд…
Соблазнительный голос. Как у кота, налакомившегося сметаной.
– Брэ-эд…
Еще более требовательно и заманчивее. Соблазнительно.
– Брэ-э-эд…
– Ну ладно, ладно! – сдался Кроуфорд, понимая, что возбуждается от одного только голоса.
Закрыв глаза, Брэд приоткрыл губы, ожидая поцелуя. И ведь говорят, что сладок не сам поцелуй, а его ожидание. Предвкушение, что вот сейчас губы того, кого ты так любишь, соприкоснутся с твоими…
– М-м-м…– застонал Брэд, когда дерзкий язык ворвался ему в рот.
Жадно играя с губами оракула, кусая больше, чем целуя, наслаждаясь каждой лаской.
«– М-м-м…»
«– Что, малыш, завидно? Хм, – Шульдих нехорошо прищурился. – Это тебе не с Фарфи в бутылочку играть».
«–…Что!?»
Наги залился краской.
– Ты просто чудо, – прошептал Ая, переводя дыхание и впиваясь в шею Кроуфорда горячим дыханием.
– Ран…
– Мы могли бы продолжить наш вечер, – мурлыкнул Фудзимия, сладко улыбаясь. – А завтра я отвезу тебя на работу.
– Хочу… Но завтра… мои… бездари…
– И мои… – впиваясь в его губы, согласился Ая. – Черт…
Если бы Ран мог, он бы с удовольствием раздел его прямо сейчас и взял бы в машине, нежно, любя…
– Ая… Нет, не надо…
Подарив Фудзимии еще один… ну хорошо, пару… ну ладно, несколько горячих, страстных поцелуев, Брэд вышел из машины.
– Завтра я позвоню тебе, золотце.
Кроуфорд улыбнулся и подарил парню на прощание воздушный поцелуй.
«– Романтично», – умилительно подумал Наги.
«– Я честно думал, что они трахнутся», – разочаровано заметил Шульдих.
Ответа не последовало – Наги умный мальчик, он предпочел смыться до того, как Кроуфорд откроет дверь.

@темы: Weiss Kreuz, фанфикшен, PG

---

параллели

[Яна Сом]

Название: Параллели
Автор:  MRtini
Бета:  nover
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Шульдих/Кроуфорд
Категория: сёнен-ай
Предупреждения: AU, существенная разница в возрасте: Кроуфорд - 53 года, Шульдих - 32 года.
Содержание: Брэд Кроуфорд продолжительное время является пациентом частной берлинской клиники, врачи которой давно сыскали славу своей профессиональностью. И мужчину вполне устраивал лечащий врач, строгий и ответственный, чего нельзя было сказать о его друге, умудрившемся влюбиться в Кроуфорда.
Отказ от прав: на главных героев не претендую.
Выкладывается по просьбе  Неудачный день

Выполненные «под платину» светло-серые двери бесшумно открылись, выпуская в холл молодого врача. Его белый накрахмаленный халат был застёгнут на все пуговицы, в отвороте выглядывал ворот тёмно-синей рубашки. В руках он нёс стопку одинаковых папок, прижимая их к телу.
Готтфрид Шульте прошёл в приёмную широким уверенным шагом. Несмотря на свой рост – метр девяносто – спину он держал ровно, расправив плечи и чуть приподняв подбородок. Тонкие губы герра Шульте изредка подрагивали, и это зачастую вызывало смех у персонала клиники и большинства пациентов Готтфрида. В то же время узкие прямоугольные очки придавали его лицу выражение некой холодности, а взгляд ясно-голубых глаз становился отталкивающе надменным. Столь противоположные чувства, вызываемые этим человеком, не раз вводили окружающих в заблуждение.
Кивнув проходившей мимо коллеге, герр Шульте подошёл к регистрационной стойке и положил свою ношу на гладкую поверхность стола.
– Отнесите это в архив, Валентина, – спокойным глубоким голосом произнёс он, встречаясь с сияющим взглядом девушки-медсестры.
– Конечно, герр Шульте. Вы на сегодня уже закончили?
– Нет, у меня ещё приём, – наблюдая как медсестра откладывает истории болезней на край своего рабочего стола, ответил мужчина.
– А-а-а, – протянула она, – должно быть тот странный человек. Фрау Штосс говорила, что он должен придти. По правде сказать, я его побаиваюсь.
Говоря это, Валентина неосознанно взяла в руки шариковую ручку, которой до этого заполняла журнал. И хотя девушка рассказывала о неприятных ей вещах, внешне она ничем этого не показывала, оставаясь приветливой и добродушно улыбаясь. И только ручка, вертящаяся в её пальцах, выдавала подлинные чувства Валентины. Подобная черта в людях Шульте не нравилась. Он отдавал предпочтение тем, кто открыто и ярко выражал свои эмоции, хотя сам этим похвастаться не мог.
– Вам не следует так отзываться о пациенте, – поправляя очки, заметил врач, – тем более что вы – медик.
– Я понимаю, но он…
Остановившись на полуслове, девушка виновато отвела взгляд, а когда вновь подняла глаза на герра Шульте, следующая фраза застыла у неё в горле, и на румяном личике проступил испуг.
– Готтфрид!
С пронзительным криком на Шульте навалилось что-то тяжёлое, прижав его к регистрационному столу. Откинувшись на спинку стула, Валентина сжимала журнал, инстинктивно схваченный в последний момент. Незаполненные справки, кое-какие личные и общесодержательные документы разлетелись во все стороны, со звоном упала подставка для ручек, а они, в свою очередь, рассыпались по полу, выложенному светлой плиткой с голубоватым отливом.
– Вольф, – выдохнул Шульте.
– Ну и скотина же ты, за всё утро так и не зашёл! – обхватив его за шею, произнёс Вольфрам и, помахав рукой, добавил: – Привет, Валентина, что это ты такая бледненькая?
– Н-н-ет, я в порядке, герр Шульдих, – покачав головой, ответила девушка, но неуверенная улыбка говорила об обратном.
Думая об этом, Шульдих оскалился и наклонился к самому уху Готтфрида.
– Так что помешало тебе выполнить просьбу лучшего друга? Я, если тебе интересно, чуть не помер среди своих красавиц.
– Какая жалость, что тебя никто не добил, – скидывая с себя Вольфрама, прошипел Шульте, хотя раздражённость в голосе мужчины практически отсутствовала, а вместо неё звучала лишь обречённость.
Вопреки своей обычной настырности, Шульдих тут же отпустил друга, позволяя тому выпрямиться и отстраниться от регистрационного стола. Потирая ушибленный подбородок, Готтфрид смотрел на приятеля сильно щурясь, пока не поправил съехавшие на нос очки.
Вольфрам довольно улыбался своей постоянной широкой и чуть нахальной улыбкой. Хотя он был достаточно высокого роста, пусть и ниже самого Шульте, но герр Шульдих выглядел ещё меньше, так как постоянно сутулился. Спрятав руки в карманы помятого халата, мужчина стоял, опёршись на левую ногу, его тёмная футболка была сплошь в вульгарных фразах на английском языке, а в джинсы светлого оттенка вдет подростковый ремень с черепом и костями. Как и Готтфриду, Вольфраму исполнилось тридцать два года, но выглядел он значительно моложе. В голубых глазах, идеальных для арийской расы, нельзя было не рассмотреть насмешливые искры, румяное лицо оставалось юным, и на лбу, под густой чёлкой, ни одной морщинки. Длинные рыжие волосы, которые Шульдих начал отращивать после спора с Шульте, произошедшего на День рождения последнего, сегодня Вольфрам собрал в высокий хвост, что лишний раз выделяло его из общей серой массы персонала.
Немногочисленные посетители, заставшие неприемлемую для частной клиники картину, возмущённо фыркали, поглядывая на двух мужчин. Пробегавшие мимо сёстры, конечно, бросили любопытный взгляд в их сторону, но, привыкшие к выходкам герра Шульдиха, не придали этому никакого значения. Из сестринской, находящейся в уголке у самого окна, выглянула пухленькая женщина. По её раскрасневшемуся лицу было видно, что шум застал её за чаепитием, а судя по крошкам в уголке рта – с рассыпчатым печеньем. Окинув опытным взглядом регистрационный стол, женщина пришла к выводу, что и без неё справятся, и вернулась к приятному занятию.
Отложив сжимаемый в руках журнал, Валентина принялась собирать разлетевшиеся предметы. Проработав здесь меньше месяца, девушка ещё не приучила себя к мысли, что везде, где появляется герр Шульте, может появиться со своим непредсказуемым характером и герр Шульдих, попутно переворачивая всё с ног на голову.
– Никакого сострадания от тебя не дождёшься.
– А от тебя помощи, – отозвался Готтфрид, садясь на корточки и помогая Валентине.
Вольфрам только хмыкнул, опираясь руками о стол и вжимая голову в плечи. Он часто походил на нашкодившего ребёнка, не желающего признавать своей вины. Хотя в этом случае фамилия Вольфрама говорила за него.
– Ты не понимаешь, сегодня все сговорились против меня: красавицы хотят, чтобы я растолстел, – обречённым голосом протянул Шульдих.
– С чего вы взяли? – удивилась Валентина, подходя к своему рабочему месту и ровно складывая светлые листы из тонкой бумаги, постучав стопочкой о поверхность стола.
– А как ещё назвать их тортовую атаку?
Готтфрид кашлянул, тоже вставая и протягивая медсестре её шариковые ручки, где среди прочих была и та, которой девушка заполняла журнал.
– Раз так, сэкономлю сегодня на твоём пирожном.
– Ни за что! – вскакивая, возмутился Вольфрам.
Валентина рассмеялась, на что Шульдих раздражительно дёрнул плечами. Ко всем женщинам он относился с нежностью, а в ходе работы, сам того не замечая, стал каждую называть своей красавицей, что не могло не нравиться пациенткам Вольфрама и медсёстрам его отделения. Тем не менее, далеко не каждая девушка вызывала у Шульдиха приятные чувства и, если бы его спросили, то между Валентиной и фрау Розмари, так же работавшей в приёмной, он, не задумываясь, ответил, что любит именно тётушку Штосс.
– Я всё жду, Вольф, что ты когда-нибудь станешь серьёзным, – подходя к другу и скрещивая руки на груди, признался Шульте.
– Готтфрид…
– Ну, ничего, горбатого могила исправит.
– Фу, как грубо!
– Герр Шульдих! – весёлым голосом окликнули Вольфрама.
– Да, моя красавица, – сияя, отозвался он, оборачиваясь, и тут же застыл с удивлением на лице. – Фрау Матильда, вы что, опять?
Невысокая женщина невинно пожала плечиками, левой рукой поддерживая сумочку. Она была одета в широкое красное платье, облегавшее большие груди и её округлённый животик. С последнего визита Матильда успела сделать новую стрижку, и теперь её светлые волосы вились, а короткая чёлка смешно лежала на лбу.
Поправляя очки, Шульте кивнул ей. Не раз заходя к Вольфраму, разумеется, по его слёзным просьбам, Готтфрид сталкивался с этой женщиной. Она была немного младше их, добродушна и, самое главное, невероятно суеверна. Из-за каждого пустяка Матильда тут же звонила в клинику и записывалась на приём, на котором подолгу говорила о пустяках, забивая голову своему врачу всякими глупостями. Шульдих – третий специалист, согласившийся наблюдать её, но в такие дни, как сегодня, даже у него не хватало терпения.
– Но, герр Шульдих, Эрнст мне покоя не даёт… Кстати, я принесла вам кексы! – спохватившись, добавила женщина, демонстрируя пёструю коробку в руке.
Издав странный звук, Шульдих трагически приложил руку ко лбу и упал прямо в бережно расставленные объятия Шульте.
– Вольф.
– Не забывай меня, друг. Ах…
Откинув голову в сторону, Шульдих устремил пустой взгляд в никуда. Готтфрид хотел было уронить его в назидательных целях, но выражение лица Вольфрама снова изменилось. Всматриваясь куда-то, он моргнул и тут же, встрепенувшись, вскочил, оттолкнув Шульте.
– Фрау Матильда, красавица, – беря её за руку и поспешно целуя, протараторил Вольфрам, – три секунды – и я у ваших ног. Готтфрид, поухаживай за дамой, – добавил он и завидной рысью направился к лестнице, обегая пациентов и не придавая значения окрикам какого-то ворчливого старика.
Смотря вслед герру Шульдиху, Матильда подошла ближе к Шульте и добродушным голосом поинтересовалась:
– И какая только женщина родила это чудо на свет?
– Поверьте, они копия друг друга.
Женщина рассмеялась приятным бархатным смехом, при этом легко касаясь своего животика. Глядя на неё, Готтфрид улыбнулся одними кончиками губ, но это не ускользнуло от весёлого взгляда Матильды.
– Герр Шульте, может, согласитесь выпить со мной чая? – спросила она, ещё раз демонстрируя пёструю упаковку с кексами.
Завернув за угол, ведущий к широкой лестнице с белыми толстыми перилами, Вольфрам в три прыжка поднялся на первый пролёт и ещё в два – на второй этаж.
– Хеллоу, мистер Кроуфорд! – юркнув мимо высокого мужчины и вырастая перед ним с сияющей улыбкой, преграждая путь дальше, поприветствовал Шульдих. – Как дела?
– После встречи с вами не могу однозначно ответить на этот вопрос, – вздохнув, произнёс Кроуфорд.
Не обращая внимания на тон мужчины, Вольфрам продолжал счастливо улыбаться, не сводя с него глаз.
Брэд Кроуфорд был постоянным пациентом клиники, наблюдался у Готтфрида Шульте. Во время одного из таких посещений Шульдих и заприметил этого статного американца с волевым лицом и уставшими глазами. Мистер Кроуфорд был достаточно высок, уступая своему лечащему врачу всего пару сантиметров. Благодаря профессиональным занятиям спортом, для своего возраста он сохранил стройную фигуру, что нечасто встречалось у людей этой нации. Одевался мужчина всегда просто, хотя Вольфрам точно знал, что Кроуфорд обладатель головокружительного состояния, достаточно было встретить его имя в списке самых востребованных тренеров последнего десятилетия. Как и Готтфрид, он носил очки, но форма у них была другая, и оправа полностью обрамляла линзы, а не только нижнюю их часть. Редкие с сединой волосы мистер Кроуфорд зачёсывал на бок, делая косой пробор. От скул к подбородку с обеих сторон вели одинаковые дорожки маленьких волосков, казалось, выраставших сразу после ежедневного бритья. А под носом у него белели небольшие усы, отпущенные не больше недели или двух назад.
– Давненько я вас что-то не видел. Как здоровье?
– Ироничный вопрос, – заметил Кроуфорд, поправляя очки. Этот жест он проделывал вдвое чаще, чем Готтфрид, и не только оттого, что они спадали на нос. К сожалению, Вольфрам не мог узнать, о чём думает этот человек, но в том, что он пытался отстраниться от окружающих, любым движением оттолкнуть их от себя, Шульдих был уверен. И упорно этому не поддавался.
– Мистер Кроуфорд, а что это вы всё по лестнице ходите? Вам беречь себя надо.
– Доживёте до моего возраста – узнаете.
– Да мне совсем чуть-чуть осталось, – усмехнулся Вольфрам, беря мужчину под руку и настойчиво разворачивая его в сторону приоткрытой двери, ведущей в коридор второго этажа клиники.
– Герр Шульдих…
– Зовите меня Вольфом, – довольно скалясь, в очередной раз произнёс эту фразу Шульдих.
Практически дотащив Кроуфорда до дверей лифта, Вольфрам небрежно нажал кнопку вызова, не отпуская от себя мужчину. Проходившая мимо фройляйн Бергер, девушка принципиальная, гордая и живущая по своим строгим правилам, странно посмотрела на мужчин, получив в ответ недовольный взмах рукой и пренебрежительное «Иди, красавица» от коллеги.
– Герр Шульдих, по лестнице быстрее. И полезней, – добавил Кроуфорд, снова поправляя очки.
– А на лифте удобней. Ну, зря его тут, что ли, поставили?
– Герр Шульдих…
– Вольф, – перебил он Кроуфорда.
– Герр Шульдих, – вздохнув, продолжил мужчина, – я пришёл встретиться с врачом, и это явно не вы.
– К сожалению, – тоже вздохнул Вольфрам и тут же, спохватившись, пробормотал: – То есть к счастью, то есть… Тьфу ты! Мистер Кроуфорд, я, между прочим, от пациентки убежал ради вас, уж потерпите меня до пятого этажа, – прильнув к плечу мужчины, попросил Вольфрам.
Предугадать реакцию Кроуфорда у него не получалось. Однажды тот жутко разозлился, за что позже Вольфраму ещё досталось и от Шульте, а в другой раз американец предпочёл проигнорировать Шульдиха, привычным жестом поправляя очки. Было даже, что Кроуфорд улыбнулся или Вольфраму только так показалось.
– Я всё надеюсь, что вам это надоест.
– Сказать, на что надеюсь я? – поднимая на него взгляд, спросил Вольфрам.
– Не стоит, – ответил Кроуфорд, входя в раскрывшиеся двери лифта.
Шульдих последовал за ним, при этом умело сунув носок широкого кроссовка в щель между кабинкой и этажом, вследствие чего вмиг оказался на груди Кроуфорда и даже приобнял его. Довольное выражение на лице с лихвой выдавало Вольфрама, хотя Брэд в любом случае вряд ли бы поверил в его непричастность.
– Знаете, мистер Кроуфорд, а вам очень идёт, – вдруг сказал Шульдих, вставая на цыпочки и приближаясь к лицу мужчины. – Хотя, я немного удивился, когда увидел вас с усами. Но всё равно, очень красиво.
С лица Вольфрама редко сходила улыбка, а тем более в присутствии этого человека. И сейчас он всё так же продолжал улыбаться, сияющими глазами смотря на Кроуфорда. Конечно, он был надоедливым, его шумность и суматошность доставляла Брэду неудобства, особенно в сравнении с его размеренным и спокойным характером и образом жизни. Не говоря о целях, которые преследовал Шульдих. Против самого немца Кроуфорд ничего не имел, но дать тому желаемого однозначно не мог. Да и прожив половину жизни, сложно менять её столь экзотическим образом.
– А вы сами так решили или посоветовал кто?
Говоря это, Вольфрам коснулся колких волосиков, одновременно проводя мягкими подушечками пальцев по губам Кроуфорда. На что мужчина отвернулся, без лишних слов показывая своё отношение к столь необдуманной выходке.
Сделав вид, что не заметил этого, Шульдих отстранился от него и тем же небрежным движением руки нажал кнопку пятого этажа, тут же высветившуюся красным. Двери закрылись, и с мягким толчком кабинка направилась вверх.
– Вот мы тут к нему торопимся, а Готтфрид же, наверняка, сейчас пьёт чай со сладостями. Никакой ответственности у человека, – разводя руками и покачивая головой, сказал Шульдих. – Каждый раз приходится его контролировать, ведь здоровье пациентов, однозначно, самое важное для любого врача.
– Не паясничайте, герр Шульдих, – произнёс мужчина, скрещивая руки на груди и заодно в очередной раз поправляя очки. Последовав его примеру, Вольфрам встал рядом с ним, спрятав руки за спину, и горячими ладонями ощущая металлический холод кабинки.
– Пытаюсь вас развлечь, – смотря на Кроуфорда, признался он.
– Не стоит.
Прикрыв глаза, Кроуфорд спокойно ждал, когда они приедут, а Шульдих не отводил от него взгляда, стараясь об этом не думать. Ему нравилось смотреть на этого мужчину. Овал его лица, форма носа, редкие ресницы, складки век, морщинки: на скулах, мимические – всё в нём притягивало и заставляло Шульдиха улыбаться. Ещё ему нравилось, что Кроуфорд высокий и очень сдержан по натуре. Без сомнений, он хорошо одевался, и одеколон, которым мужчина пользовался, приятно пах. И, чёрт возьми, Вольфраму нравилось, как он без конца поправляет свои очки, осторожно касается их, чуть приподнимает. Такой красивый, статный, харизматичный.
– Мистер Кроуфорд, что мне сделать, чтобы покорить вас?
– Не уверен, что у вас получится.
– Ну, я же упрямый! – усмехнулся Шульдих, и тут же чуть было не ударился затылком о стенку, настолько резко и сильно его тряхнуло.
Что-то хлопнуло, и лифт замер, таблица этажей погасла, как и свет в кабинке. Выругавшись, Вольфрам нащупал панель и с силой нажал на продолговатую нижнюю кнопку, прямо перед небольшим динамиком.
– Вы чего творите? – возмущённо поинтересовался он. – Будете так пациентов катать, у меня все красавицы родят раньше срока.
– Герр Шульдих, – после короткой паузы послышался хрипловатый голос старика Ленца, – мы сейчас. Одну минуту.
– Засекаю, – заверил его Вольфрам и отпустил кнопку. – Мистер Кроуфорд? – оборачиваясь, позвал он, плохо видя в темноте.
– В порядке, – отозвался тот.
– Первый раз в жизни застрял в лифте… Ощущения так себе, – признался Вольфрам. – О! А вот и свет. Глядишь, уложатся в срок, – оскалившись, сказал он, оборачиваясь к Кроуфорду, но как только он это сделал, ртутная лампа снова погасла.
– Вы что-то сказали, герр Шульдих?
Вместо ответа послышался шумный выдох. Вольфрам был достаточно раздражителен, особенно в непривычных ситуациях, и, наверняка, хотел снова выругаться. Но, лишая его этой возможности, свет опять загорелся. Сначала тусклый, он резко осветил всю кабинку и опять померк, чтобы повторить это действие с начала.
– Интересно, кто поставил в лифт светомузыку? – глядя на равномерное мерцание, пробормотал Шульдих и тут же добавил, оборачиваясь: – Но это явно лучше, чем ничего!
Отшатнувшись в угол кабинки, Кроуфорд съезжал вниз, запрокинув голову назад. Его тело часто вздрагивало, руки, скрючённые судорогой, тряслись, как от удара током. Кинувшись к мужчине, Вольфрам осторожно потянул его за ноги, одновременно сгибая их в коленях и позволяя Кроуфорду полностью растянуться на полу кабинки. Резкими торопливыми движениями стягивая с себя халат, Шульдих умудрился запутаться в нём и, из всех сил дёргая, порвал правый рукав, чего благополучно не заметил. Избавившись-таки от обязательной детали своего гардероба, Вольфрам скомкал его и положил под голову Кроуфорду, стараясь не причинить тому неудобства.
– Да, хреновый из Шульте невролог, – подбадривая самого себя, пробормотал он, часто дыша и щуря слезившиеся из-за сильного напряжения глаза.
Радуясь, что в своё время выпросил у Готтфрида историю болезни Брэда, Вольфрам бережно повернул голову мужчины набок, не давая слюне попасть в дыхательные пути. Сам же Шульдих развалился рядом с ним, поглаживая по предплечью, проводя рукой по волосам Кроуфорда и в кровь кусая нижнюю губу.
Свет всё ещё мерцал, когда лифт вдруг лениво дёрнулся и продолжил плестись вверх на оставшиеся полтора пролёта. Бросив взгляд на загорающиеся по очереди цифры этажей, Шульдих непроизвольно сжал руку Кроуфорда и, осознав, тут же отшатнулся, опасаясь возможных последствий.
Одновременно с каким-то странным свистом, дверцы плавно разъехались в разные стороны, открывая перед Шульдихом освещённое пространство с открытыми окнами и двумя мягкими диванчиками, на одном из которых кто-то забыл газету. Зная, что прямо напротив них расположилась дежурная медсестра, Вольфрам высунулся из дверей и крикнул:
– Красавица! Каталку сюда и Шульте из-под земли достань!
Адала, хорошо знавшая Вольфрама, тут же позвала санитаров и, позвонив в регистратуру, попросила по громкоговорящей связи позвать доктора Шульте.

Всё-таки успев выпить свой обеденный чай со сладким, к чему его приучил Вольф, Готтфрид сидел в своём кабинете и, держа спину ровно, делал очередную запись в истории болезни размашистым заострённым почерком. Рабочий стол Шульте стоял напротив окна, которое сейчас было приоткрыто, и лёгкий ветерок трепал его короткие волосы.
– Тебе точно никуда не надо? – ещё раз спросил Готтфрид, а в ответ получил безразличное «Надоел». – Как знаешь.
Шульдих сидел подле дивана, который они выбирали вместе с Шульте, так как прежний назвать мебелью можно было только из великой жалости. Задумчиво разглядывая Кроуфорда, он сжимал руку американца в своих, проводя большим пальцем по ладони, касаясь его пальцами своего лица, губ, покусывая их, целуя. Он был непривычно тихим, и это доставляло Шульте больше неудобства, чем если бы его друг тараторил без перерыва, расхаживая туда-сюда и трогая вещи, обязательно переставляя их с места на место.
Сняв очки, Готтфрид потёр глаза и, надевая вновь, обернулся:
– Всё с ним будет нормально: отоспится и поедет домой.
– А больница?
– Ну, в этом случае вряд ли бы он лежал в моём кабинете, – заметил Шульте, вставая и подходя к дивану. – Я на самом деле не уверен, что это эпилепсия. Схожесть, конечно, есть, но… Как будто у него в голове что-то переклинивает, и мозг включает перезагрузку. Всё равно, к концу рабочего дня будет в порядке, – посмотрев на наручные часы, добавил он.
– Если пытаешься выпроводить меня таким способом – не надейся!
Сказав это, Шульдих обнял Кроуфорда, устроившись у него на груди. Полосатый пиджак с мужчины сняли, поэтому он лежал в светлой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами. Поводив носом, Вольфрам почувствовал прежний запах одеколона и ещё молочный запах кожи Кроуфорда. Вдохнув столь приятное сочетание, Шульдих сильней обнял его, точно предъявляя права на этого мужчину.
Увидев оживление в поведении Вольфа, Готтфрид поправил очки и вернулся к своему столу.
– Да-а… – протянул он. – Видимо, влюблённость у гинекологов приравнивается к болезни. К сожалению, не лечится.
– Не обращай внимания, – смотря на Брэда, произнёс Шульдих, – он к нам ещё придёт, когда женится. Тут мы ему и отомстим.
И неожиданно Кроуфорд отчётливо увидел этот момент в своём сне.

@темы: Weiss Kreuz, фанфикшен, PG-13

---

[crazyelf]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[serranef]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[illegal_goddess]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Мэлис Крэш]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Deanne]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Айзен

[Неудачный день]

пока только ждёт)))

Гин/Айзен

@темы: фанарт, PG, Bleach

---

[Неудачный день]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Фанфик "Смена позиции" от Botan-chan, Гин/Айзен

[Botan-chan]

Название: Смена позиции
Автор: Botan-chan
Бета: Зигра
Фэндом: Bleach
Пейринг: Гин/Айзен
Рейтинг: PG-13
Жанр: стеб
Статус: закончен
Дисклеймер: герои и вселенная не пренадлежать автору фика, автор фика материальной выгоды не получает.
Размещение: с разрешения
Размер: мини
Предупреждения: вероятно, ООС. Слэш. Учитываются только первые арки (до 63 серии)

- Иди сюда, - мягкий, завораживающий голос. В нём никто никогда не слышал ни тени недвусмысленного, безапелляционного приказа.
- Иди сюда, - добрая, предназначенная вызывать умиление и нежность, улыбка. В её доверчивой открытости ни разу не отражалось и капли жесткой бескомпромиссности.
- Иди сюда, - безмятежный взгляд тёмно-карих глаз. А может, и не безмятежный – не разобрать за бликующими стёклами очков.
Гин улыбнулся. И сделал шаг вперёд, навстречу тёплым объятиям, требовательным поцелуям, страсти.
Он всегда улыбался и всегда делал шаг вперёд. Потому что так надо по правилам. Потому что это действительно забавно. И, при желании, может стать ещё забавней.
- Айзен-тайчо, так нечестно. Я тоже хочу быть сверху, - чуть растянул слова, добавил обиженных ноток, и сразу можно любоваться, как морщится любимое начальство.
- И не мечтай.
Ичимару только демонстративно вздохнул, продолжая улыбаться, позволяя целовать себя и жадно целуя в ответ. Впрочем, это не означало, что он собирался отказаться от своей идеи. Он слишком любил получать запрещённое, и нередко игра за желанный вопреки всему приз была куда важнее самого приза.

Сначала – развлечение-интерес. Мало что вызывало в Гине такое жгучее любопытство, как идеальный капитан пятого отряда, в котором беловолосый каким-то звериным нюхом чуял смертельную опасность. Как ни странно, чтобы понять, что открытое всем лицо - на самом деле тщательно вылепленная маска, понадобилось не так много времени.
Потом – развлечение-игра, попытка подобрать кусочки головоломки и увидеть, наконец, истинное лицо капитана пятого отряда. Головоломку пришлось складывать долго, медленно и кропотливо подбирая кусочек к кусочку. И когда результат был всё-таки достигнут, Гин не сразу поверил, что всё так просто, а потом почувствовал настоящее разочарование. Что, впрочем, не помешало ему продолжить веселье.
Затем развлечение-соблазнение. Увлекательный процесс сам по себе и удовольствие от секса в итоге. А также возможность наблюдать физиономию Соуске, когда он печально-укоряюще смотрел на Ичимару, держа двумя пальцами очередную притащенную в постель холодную, скользкую лягушку. Надо признать, Гин никогда не отрицал своеобразной прелести таких вот идиотских ребяческих розыгрышей, и порой не отказывал себе в удовольствии пошалить. Для него подобные детские проказы от интриг не отличались ничем, кроме уровня сложности. И было приятно отвлечься от очередной головоломной комбинации ради маленькой, простенькой пакости.
В конце-концов, развлечение-представление. Грандиозная театральная постановка для одного зрителя, на которую Айзен, хитроумный, непревзойдённый интриган Айзен, обманувший всех и вся, попался, как рыбка – на крючок без наживки. Это было… смешно. Смешно, забавно и противоречиво – хищник, попавшийся в собственную ловушку, а Ичимару всегда любил парадоксы.
А ещё развлечение-предвкушение. Гину было весьма любопытно, получится ли что-нибудь из Великого Злодейского Плана Соуске, и если получится – то насколько оно будет отличаться от задуманного. В том, что отличия возникнут, он даже не сомневался.
Впрочем, до реализации Большой Авантюры (как это Ичимару называл про себя) оставалось ещё ждать и ждать, а скука, меж тем, не дремала. Впрочем, Гин знал, каким развлечением её можно развеять хоть ненадолго.
- Айзен-тайчо, я тоже хочу быть сверху…
- И не мечтай.

- Думаю, тебе давно пора переходить на новый уровень, - ровный доброжелательный голос капитана пятого отряда отвлёк его лейтенанта от грустных размышлений по поводу несовершенства этого мира. Суть несовершенства заключалась в том, что подлый мир отказывался предоставить бедному Ичимару Гину хоть какие-нибудь новенькие поводы для веселья! И теперь эти самые поводы приходилось изобретать самостоятельно, в поте лица своего. Конечно, всегда оставался привычный список старых, проверенных методов борьбы со скукой, и весьма неплохих… Но все они уже несколько приелись. Что рассерженная Рангику и её забавный малютка-капитан, что физиономия Кучики, искажённая нервным тиком, что ярость Зараки Кенпачи, что игры с собственным начальством. Ему бы, начальству, в смысле, поторопиться, чтобы у добросовестного подчинённого, наконец, нашлось, чем себя занять, так ведь нет – сидит и ждёт незнамо чего. То есть, вполне себе знамо, но от этого не легче.
- Скоро третий отряд останется без капитана. Думаю, тебе пойдёт хаори, - Айзен протянул руку и осторожно убрал на бок затеняющие глаза волосы Ичимару.
Гин легко тряхнул головой, заставляя непослушные пряди снова упасть на лоб, и улыбнулся ещё шире, пряча раздражение. Айзен так и не смог понять, что лейтенант не любит, когда кто-то касается его волос, но Ичимару не давал себе труда объяснить это вслух. В конце концов, чем меньше Айзен о нём знает – тем лучше. Не так интересно, возможно, но всё-таки лучше.
Некоторое время они молчали.
- Капитааааан, - нарушая тишину, делано-капризно протянул Гин откидываясь назад и ложась на нагретые солнцем доски, - а может, всё-таки я сегодня буду сверху?
Соуске закатил глаза, всем своим видом выражая бездну смиренного терпения.
- И не мечтай.
- Точно? – улыбка Ичимару стала ещё шире, хотя на первый взгляд это и казалось невозможным.
Ещё бы! К нему пришла идея. Нет, не так. Это была Идея. Великолепная, восхитительная и с фирменной гиновской ухмылкой.
- Точно, – Айзен рассеяно протирал очки, глядя куда-то вдаль.
Видимо, в тысячный раз обдумывал свой Злодейский План. Или предвкушал результаты.
Беловолосый лейтенант на пару мгновений замолчал, и следующая его реплика была совсем на другую тему:
- Раз я ухожу, Вам потребуется новый лейтенант?
- Да придётся этим озаботиться… А что? – Соуске надел очки и пристально посмотрел на Ичимару.
Тот сидел так, словно был воплощением безмятежности в этом мире. Что-то в груди Айзена нехорошо ёкнуло, но он предпочёл проигнорировать беспокоящее чувство.
Зря.

***

Айзен Соуске неторопливо шествовал по коридору родного офиса. Неторопливо-то неторопливо, но вот ощущалась в его движениях какая-то непривычная, несвойственная ему нервность. Да и в повороте головы, и в том, как он вздрагивал, заслышав голос какого-нибудь из подчинённых, была несомненная неправильность. Никем незамеченной тенью он добрался до выхода и осторожно выскользнул на улицу. Быстро оглянулся, утёр со лба холодный пот и уже почти облегчённо вздохнул, когда…
- Айзен-тайчо! Вам послание от Ямамото-сётайчо! – тоненький, с придыханием голосок за спиной возвещал о явлении истинного ужаса во плоти.
Вздрогнув всем телом, Соуске подавил совершенно неподобающее для будущего владыки мира желание подхватить подол хаори и броситься наутёк. Он не был уверен, что же, в конечном итоге, удержало его от этого поступка – чувство собственного достоинства или понимание полной бесполезности подобного действия.
Всё равно ведь найдёт…
«Я добрый, ласковый капитан… Я добрый, ласковый… Я добрый…» - натура бунтовала, не желая верить внушению разума, но, когда Айзен повернулся к своему новому лейтенанту, на его лице была только привычная благодушная улыбка блаженного пацифиста.
- Спасибо, Хинамори-чан, я как раз собирался в первый отряд. Извини, не хочу заставлять сётайчо ждать. А ты пока разбери документы, которые я тебе показал вчера…
- Хай, Айзен-сама, - влюблённый взгляд больших наивных глаз, судорожный поклон, и девчонку как ветром сдуло.
Соуске на мгновение прикрыл глаза, а потом торопливо пошёл прочь от казарм отряда. Больше всего будущего владыку мира сейчас интересовал вопрос, как, КАК это мелкое, слабое, бестолковое создание всего за несколько дней умудрилось так основательно испортить ему жизнь. Айзен вспомнил последнюю неделю и едва сдержал зубовный скрежет.

Всё началось утром очередного понедельника – с залитых чернилами документов. У трепетного создания так дрожали руки от волнения, что у несчастных бумажек не было ни единого шанса. Соуске посмеялся про себя, ласково потрепал нового лейтенанта по голове, дал конфетку и отправил переделывать работу заново, наивно полагая, что на этом недоразумения закончатся. Конечно же, недоразумения и не подумали заканчиваться.
На следующий день, во вторник, капитан обнаружил у себя на столе старательно испеченный тортик с земляникой. Это бы очень вкусный тортик… наверное. Сделанный с любовью, умело… может быть. Увы, оценить подношение Айзен не мог из-за своей тщательно скрываемой аллергии даже на запах земляники. От жестокого насморка и потоков слёз не спасали ни огромная рейацу, ни частичная трансформация в холлоу, ни самолучшие лекарства четвёртого отряда. Тортик был скормлен пробегавшим мимо шинигами, и Айзену почти весь оставшийся день пришлось слушать тщательно сдерживаемые всхлипы за стенкой.
Среда ознаменовалась скачущими по офису лягушками и отчаянно бегающей за ними лейтенантом. На вопрос о происхождении земноводных был получен весьма маловразумительный ответ. Всё, что удалось понять из сбивчивого бормотания, это то, что Айзен-сама должен был безумно обрадоваться квакающему подарку. Соуске пришлось десять раз подряд повторить себе, что он – доброе, ласковое и всепрощающее начальство. Времени мини-аутотренинга с лихвой хватило на то, чтобы зелёные твари успели распрыгаться по всем кабинету и, в частности, забраться под капитанское хаори. У Айзена начали закрадываться смутные подозрения о том, откуда лейтенант берёт идеи для своих «сюрпризов». Увы, проверить роковые подозрения, устроив Ичимару доспрос с пристрастием, всё как-то не получалось. Слишком много дел внезапно навалилось, да и Гин мастерски увиливал от встречи с бывшим капитаном.
Четверг прошёл спокойно только благодаря работе верного занпакто. Сам капитан пятого отряда при этом позорно отлёживался под одеялом в самом тёмном углу своей комнаты. Увы, при первом же взгляде на свою собственную мрачную физиономию, перемазанную, кажется, сливками, стало ясно, что регулярно использовать занпакто в качестве щита не удастся. И то повезло, что меч не обиделся смертельно и вообще не сбежал от хозяина. Что с ним делала настырная девчонка, Айзен так и не решился спросить. И на следующий день Соуске опять пришлось идти на расправу лично…
В пятницу капитан пятого отряда обнаружил свой стол отдраенным до зеркального блеска. Усердием лейтенанта можно было бы восхититься, если бы не один маленький фактик – на столе невидимыми чернилами были записаны расчёты одной интересной операции с холлоу, которые Айзен набросал в порыве вдохновения где и чем под руку попалось, и всё никак не успевал перенести на бумагу. В общем, это было даже удобно – никто не додумается здесь искать, никто не увидит без специально настроенного освещения. О записи знали только сам Соуске и Гин…
В субботу и воскресенье удалось вздохнуть свободно… почти. Счастье было так близко – будущий владыка мира от всей души дал лейтенанту два выходных и строго-настрого наказал отдыхать. Кто ж знал, что лучшим отдыхом его нынешняя «правая рука» считает воркование вокруг ненаглядного Айзена-самы.
Смотря в зеркало нынешним утром, Соуске невольно отметил в своём взгляде явную жажду крови, которую не удалось спрятать даже немалым усилием воли. Имидж грозил треснуть по швам, и причина этого… вот причину Айзен как раз и собирался выяснить. В третьем отряде, куда и направился. Главнокомандующий подождёт, сейчас имелись проблемы поважнее.

В третьем отряде было ужасно, просто возмутительно тихо. Не прыгали лягушки, не пахло земляникой, не слышалось криков «Айзен-тайчоооо», и «Ичимару-тайчооооо» тоже не слышалось. Соуске почувствовал прилив острой зависти к несносному подчинённому. В пустом офисе одиноко сидел светловолосый молодой шинигами, один из тройки тех «спасенных», и аккуратным каллиграфическим почерком заполнял документы. Будущий владыка мира чуть не прослезился от умиления при виде этой идиллической картинки.
«Ну почему, почему я не взял себе лейтенантом этого мальчика» - воззвал он мысленно к… самому себе.
Впрочем, почему – было очевидно. Конечно, потому что мальчика нагло, поперёд начальства отхватил себе Ичимару Гин. Тот старшекурсник, Хисаги, давно уже был приписан к Тоусену, а из оставшихся двоих на первый взгляд рыжий вспыльчивый рукогнаец подходил для должности лейтенанта ещё меньше восторженной девочки-отличницы. Второй взгляд рассеял сие заблуждение, как солнце – утренний туман, но переигрывать было поздно– Айзен был добрым, ласковым, всепрощающим начальством, а слишком частые несчастные случаи могли вызвать чьё-нибудь подозрение.
Тем временем невосполнимая потеря – исполнительный, добросовестный и вменяемый мальчик Кира Изуру поднял голову и посмотрел на гостя.
- Айзен-тайчо, Вы к Ичимару-тайчо? – осторожно спросил он, откладывая кисть для письма. - Я доложу?
- Не надо, - улыбнулся Соуске, надеясь, что очки, отражающие свет, в достаточной мере скрывают его взгляд. - Думаю, Ичимару-тайчо уже знает, что я здесь, - и он стремительно прошёл в кабинет капитана третьего отряда.

Гин выглядел как… Гин. Отвратительно радостный, безмятежный и с неизменной улыбкой «а я такой плохой мальчик».
- И-чи-ма-ру-тай-чо, - почти по слогам выдохнул Соуске сквозь стиснутые зубы.
- Да, Айзен-тайчо? Что-то случилось? Я думал, мы встретимся только сегодня вечером, неужели вы не смогли дождаться?
Быстрый, острый язык откровенно облизнул тонкие, бледные губы. Будущий владыка мира был готов поклясться, что видел раздвоенный змеиный кончик.
- Гин! – Соуске почти рычал. - Я готов смириться с тем, что ты отхватил себе лучшего лейтенанта из наших «подопечных». Я готов не обращать внимания на твоё поведение в новом статусе, в конце концов – сам потом расхлёбывать будешь. Но перестань науськивать на меня моего лейтенанта!!!
- О… неужели это так страшно? – улыбка Ичимару стала ещё шире и мерзопакостней. - Девочка так хотела тебе угодить… разве я мог обмануть её ожидания и не поделиться опытом?
- Гин, что тебе надо? – Айзен устало рухнул на свободный стул, внезапно почувствовав, что его оставили силы. - Ты мне мстишь за что-то?
Ичимару легко спрыгнул со стола, подошёл к Соуске и по-хозяйски обнял его сзади.
- Нуууу, Айзен-тайчо… тут мне остаётся только вспомнить наш последний разговор на тему наших… отношений, - выдохнул он прямо в ухо капитану пятого отряда.
- И не мечтай! – нахмурился Айзен, и собирался добавить ещё что-то, но в этот момент…
- Кира-кун, мне показалось, или Айзен-тайчо был здесь? – знакомый тоненький голосок заставил Соуске замереть, стремительно побледнеть, пожелтеть и позеленеть и тихо обмякнуть на стуле в крепких объятиях Ичимару.
- Гин, спрячь меня! – будущий владыка мира даже и не подозревал, что у него может быть настолько жалобный голос.
- А что насчёт моего маленького, скромного желания? – в голосе Ичимару слышалось практически нескрываемое торжество.
- Да, Хинамори, он у Тайчо, сейчас сообщу…
- Меносы с тобой, согласен! – шёпотом взвыл Айзен, и в ту же секунду его вздёрнули на ноги и запихнули в шкаф.
Как какого-нибудь не успевшего вскочить в штаны и выпрыгнуть в окно любовника, когда муж внезапно вернулся из командировки! Его, будущего владыку мира!
Скрипя зубами, Соуске прислушивался к вкрадчивому голосу Гина, который ласково объяснял своему лейтенанту и гостье, что, Айзена-тайчо уже нет. Он ушёл. Когда ушёл? Да вот только что. Через окно. Захотелось ему так, видимо, что поделать… Нет, он, Ичимару-тайчо, понятия не имеет, куда направился блудный капитан пятого отряда. Да, он обязательно сообщит об этом милой Хинамори-чан, когда узнает. И как ещё можно порадовать Айзена-саму тоже сообщит. Потом. В послерабочее время.
«Убью, - обречённо думал Айзен, прислушиваясь к мурлыкающим интонациям своего первого помощника. - Обязательно. Когда-нибудь. Если он не прикончит меня раньше!!!»
Там, снаружи, за спасительными дверцами шкафа, тихо щёлкнули сёдзи, дав понять, что настырные лейтенанты покинули капитанский кабинет. Мгновение, и деревянная створка шкафа открылась, выпуская будущего владыку наружу. Ухмылка Гина была непереносимо, омерзительно довольной.
- Вы обещали, Айзен-тайчо, не забудьте. Сегодня вечером у нас свидание, нэээээ?
- С тобой забудешь, - кисло пробурчал Соуске и, наконец, направился в первый отряд, к Главнокомандующему.
Через окно. А как же ещё?

***

Полная луна была яркой и белой-белой, совсем как мех духа снежной лисицы. Чистый, наполненный запахом травы и акации ночной воздух из открытых створок сёдзи контрастом скользил по разгорячённым телам. Дрожали капельки пота на белой, как бумага, и более тёмной, загорелой коже. Влажные пряди волос падали на лицо. Неровное, прерывистое дыхание звучало то вразнобой, то в унисон. Полупоцелуи-полуукусы, страстные, дикие, злые, заставляли губы болеть. Карие и тёмно-вишнёвые глаза в кои-то веки смотрели прямо, не пряча взглядов. Скрываться и таиться – было незачем. Здесь и сейчас – незачем. Вот только… один из них по-прежнему продолжал лгать.
Толчки становились всё быстрее, хриплые вдохи почти превратились в звериное рычание, и, наконец, пиком накатила желанная разрядка, отдаваясь долгой дрожью наслаждения. А потом была только оглушающая, сладкая пустота в мыслях, в теле, во всём существе. И полная луна летала в небе, словно раскачиваясь на огромных, невидимых качелях.
С тихим удовлетворённым вздохом Гин скатился с горячего тела и уставился в небо, мечтательно улыбаясь. Ичимару всегда нравилось получать то, что ему очень старались не дать, и сейчас он больше всего походил на большого лиса, только что выбравшегося из разорённого курятника.
- Ну вот, разве это было не замечательно, Айзен-тайчо, - почти пропел беловолосый, облизывая припухшие, чуть порозовевшие губы.
Соуске неопределённо хмыкнул и потянулся.
- Неплохо. Но прошлую недельку я тебе ещё припомню, так и знай!
- Учту, - голос Ичимару был легкомысленен, улыбка – широкой и почти беспечной, только в винно-красных, на мгновение приоткрывшихся глазах полыхнул недобрый огонёк. - Учту, Айзен-тайчо.

@темы: фанфикшен, PG-13, Bleach

---

[Айлона]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Все дело в роли...

[Айлона]

Название: Все дело в роли...
Автор: Айлона
Фандом: Yami no Matsuei
Рейтинг: где-то между PG-13 и R
Направленность: слэш
Жанр: романс; немного ангста
Пейринг: Тсузуки/Мураки; Тацуми/Ватари
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: страх быть подчиненным и поддаться чьей-то власти часто отталкивает людей друг от друга. Но что делать, если вместе быть просто необходимо? Тогда есть только два выхода...
Предупреждение: АУ, ООС
Дисклеймер: да не мое, не мое...
Размещение: исключительно с моего разрешения
От автора: написано для LadySky69, попросившей Мураки/Тсузуки, для Ватари >_< Ютако, спровоцировавшего меня на Тсузуки/Мураки, и для себя-любимой, давно подумывавшей о Тацуми/Ватари =)))

Выложено по просьбе Неудачный день.

Все дело в роли...

Все дело в роли...

Ночь – странное время. Время темноты и опасности, загадок и тайн, исконное время грабежей, убийств и насилий. Даже в современном городе, залитом огнями миллионов ламп, фонарей и неоновых вывесок, она не теряла своей странности: с освещенными, как белым днем, улицами соседствовали непроглядно-темные закоулки, с кишащими людьми проспектами – безлюдные и тихие, глухие дворы. Ночь оттеснили, зажали в длинные тени домов, люди спрятались за фонарями и лампами от собственного страха, древнего, врожденного страха темноты – но от этого ночь никуда не исчезла. Город жил своей жизнью, а ночь – своей.
Для Тсузуки в последнее время ночи становились все невыносимее. Традиционно ночь была временем сна, а вот как раз спать-то он и не мог. Чудовищная бессонница накатила на него и погребла под собой, ни один из известных Тсузуки способов от нее избавиться не помогал, а обращаться к кому-нибудь за помощью он не хотел. Что окружающие могли ему посоветовать? Пить таблетки? Успокоить нервы? Меньше думать? О да, вот как раз меньше думать ему не помешало бы, потому что всю его жизнь, и первую, и вторую, все беды с ним случались именно от мыслей. Ходящих по замкнутому кругу, с каждым витком погружающихся все глубже в пучину бреда и сумасшествия мыслей, которые никогда, как бы он ни хотел, его не покидали. Они могли видоизменяться, могли отходить на задний план, но всегда, так или иначе, давали о себе знать. Единственное, чего Тсузуки смог добиться – это найти способы забывать о них, выкраивать короткие передышки, и способами этими были сладости и алкоголь. Сладкое повышает настроение, так он где-то читал, и он испытывал на себе его силу: мысли в самом деле словно утопали, вязли в сладком сиропе или креме и пробиться к нему не могли. Но случались в жизни Тсузуки моменты, когда не помогали даже сладости. И тогда приходилось прибегать к другому способу – алкоголю. Он, как ни странно, помогал всегда. Во всяком случае, пока.
Сейчас был совсем край. Его бессонница возникла от мыслей, а мысли возникали от бессонницы. Это был замкнутый круг, в котором Тсузуки регулярно запутывался, как муха в паутине. И выход был один: устроить своему сознанию глобальную встряску, а заодно заставить помучаться тело, чтобы не мучалось сердце и душа. Иначе говоря, просто пойти и напиться.
Что Тсузуки и сделал. Точнее сказать, попытался. Он пришел в знакомый бар, сел за стойку и заказал виски. Бокал перед ним появился быстро, но пить Тсузуки не спешил – катал стеклянную емкость между ладоней, смотрел сквозь виски на свет, словно, как маленький ребенок, игрался с новой игрушкой, осматривая ее и исследуя. И думал. Так было всегда: перед первым глотком нужно было определить, от чего он хочет на эту ночь (а желательно навсегда) избавиться. Думать пришлось недолго; Тсузуки хмыкнул и поднес бокал к губам.
- Опять пьешь?
Шинигами чуть не подавился, хотя в рот успело попасть совсем немного виски. Он все равно закашлялся и удивленно обернулся.
- Ватари? – ахнул он. – Что ты здесь делаешь?
Ученый улыбнулся и пожал плечами.
- Вот, решил прогуляться после работы. Подышать свежим воздухом, - ответил он. Помедлил и спросил: - Я присяду?
- Конечно, - кивнул Тсузуки и подвинулся, дав Ватари сесть рядом. Оперся локтем о стойку и скептически поднял бровь. – Прогуляться. Подышать свежим воздухом. В городе, пропитанном выхлопными газами, и в баре, где вместе кислорода – сигаретный дым. Ты издеваешься?
Ватари рассмеялся и тряхнул волосами.
- Мне тоже иногда хочется побыть среди людей, - ответил он. – Люди имеют потрясающее свойство: они создают толпу. А в ней иногда так хочется затеряться, ты не представляешь…
- Представляю, - Тсузуки усмехнулся и все-таки глотнул из бокала. Алкоголь горячей волной прошелся по горлу. – Еще как представляю.
Ватари улыбнулся и, подозвав бармена, заказал стакан сока.
- Если ты не против моей компании, - глянул он на Тсузуки. Тот пожал плечами и покачал головой. Ватари получил свой стакан – сок в нем был веселого ярко-желтого цвета, такого же, как волосы ученого – покрутил его в руках, совсем как Тсузуки минуту назад, и – вновь поднял взгляд. – Ты что-то неважно выглядишь последние дни.
Тсузуки качнул головой и усмехнулся. Да уж. С недавних пор зеркало даже его самого стало пугать.
- Бессонница, - пожал он плечами и снова глотнул виски. – Мысли замучили. Слишком много думаю.
Ватари понимающе хмыкнул и отпил немного сока. Помолчал.
- Мураки, - чуть улыбнулся он, внимательно рассматривая свой стакан.
Тсузуки вздохнул. Вот почему от него ничего и никогда не удавалось скрыть? Даже если Ватари ничего не говорил, у него всегда был такой взгляд, словно он все обо всех знал. Ученый, смешной и забавный дурачок от науки – на первый взгляд, но проницательности ему было не занимать.
- Он самый, - вздохнул Тсузуки. Усмехнулся. - У Гидры моих бесконечных самокопаний появилась еще одна голова. И имя ей – Мураки…
Удивительно, но рядом с Ватари Тсузуки легко мог воспринимать свои беды и расстройства с иронией, словно заражаясь ею от никогда не страдающего депрессией ученого. Он мог усмехаться, словно это не его мучила бессонница из-за этих мыслей несколько дней подряд, мог рассуждать с насмешкой над самим собой и своей склонностью все усложнять, словно смотрел на себя со стороны – наверное, глазами Ватари. Поэтому он никогда не протестовал, когда ученый интересовался его проблемами, - это было то же самое, что протестовать против вопросов лечащего врача.
- Насколько я знаю, эта голова появилась уже давно, - Ватари поднял брови. – Почему же ты пьешь сейчас?
- Понимаешь… - Тсузуки вздохнул и грустно усмехнулся. – Раньше… раньше меня не раздирало противоречие. Я знал, что я испытываю к Мураки и что мне, исходя из этого, делать. Но чем больше мы сталкиваемся, чем больше и чаще я его вижу, тем больше во мне что-то меняется. Знаешь, как будто перещелкивает что-то внутри, замыкает, и чем дальше, тем дольше это замыкание продолжается. Мураки был мне противен, но именно «был». В этом-то все и дело. Я не могу его ненавидеть, хотя его поступки ничего, кроме ненависти, вызывать не должны. А я не могу…
Тсузуки опустил голову и поднес к губам бокал с виски, но Ватари с мягкой настойчивостью перехватил его руку, не давая сделать глоток.
- Вряд ли алкоголь поможет тебе решить эту проблему, - произнес он и, улыбнувшись, снова вернулся к созерцанию своего сока. – Иначе говоря, ты просто против воли влюбился в Мураки и боишься себе в этом признаться. Так?
- Я не… - вскинулся было Тсузуки, но Ватари посмотрел на него – фирменным взглядом поверх очков, и шинигами замолчал. Смысл спорить? Ученый был прав, как ни крути. И Тсузуки подавленно кивнул: - Да… Да, наверное, так.
- Замечательно, - Ватари покатал стакан в ладонях, отпил немного сока. – Значит, ты влюблен, но… тебя что-то останавливает? Мураки любит тебя, ты любишь Мураки – что тебя держит?
- Можно подумать, ты сам не знаешь, - Тсузуки приподнял бровь. – Мураки – маньяк, садист и убийца, за ним такой шлейф крови тянется, что с ним даже просто рядом находиться противно!
- Мураки – ученый, - мягко возразил Ватари. Тсузуки фыркнул.
- Это его не оправдывает.
- Ошибаешься, - Ватари улыбнулся. – Ученые – самый циничный народ в этом мире. Циничнее них только врачи и патологоанатомы, ну а Мураки просто двойной комплект. Он циник по профессии, а профессия его такова, что требует определенных жертв – в прямом смысле слова. Ты никогда не обращал внимания, что он убивает ради науки? Это высшая жертва, достойная высшего циника. Но цинизм Мураки оправдан, поверь мне. Его можно понять и принять при желании.
- Не верю, - упрямо мотнул головой Тсузуки. – Ты сам – опровержение твоим словам. Ты ученый, но не циник.
- А откуда ты знаешь? – хитро блеснул очками Ватари. – Ты знаешь, что делается в моей голове в той или иной ситуации?
Тсузуки онемел. С этого ракурса он Ватари никогда не рассматривал. Да может ли такое солнечное существо быть циником?.. Но с другой стороны – кто сказал, что Ватари в самом деле такой, каким кажется окружающим? У всех есть свои скелеты в шкафу, и наверняка он – не исключение…
- Ну вот, с этим разобрались, - улыбнулся Ватари меж тем. – Убийства Мураки можно оправдать при желании, а у тебя, как у влюбленного, по определению должно таковое быть. Какие у тебя есть еще аргументы против того, чтобы вам с Мураки быть вместе?
Тсузуки был так ошарашен поведением и словами ученого, что не смог сразу сообразить достойный ответ.
- Мураки – человек, - сказал он довольно неуверенно.
Ватари усмехнулся.
- Мураки – маг, - он покачал головой. – Не забывай об этом. Его магическая сила может многое. Бессмертие ему, конечно, не грозит, особенно с его родом деятельности, но он очень даже способен прожить в три раза дольше обычного человека без особых затруднений. Заметь, сохраняя при этом молодость тела и души. Еще возражения?
Заблудившаяся где-то в дебрях сознания мысль наконец добралась до пункта назначения, и Тсузуки выдал самое очевидное из всех возражений:
- Все это, конечно, хорошо, Ватари, но ты забыл, что Мураки хочет мною попользоваться и убить, чтобы воскресить брата, а это, согласись, не добавляет ему привлекательности в моих глазах.
- О! А вот тут мы подошли к самому главному, - ученый щелкнул пальцами и повернулся к Тсузуки, глядя на него блестящими глазами. Тсузуки почему-то почувствовал себя подопытным кроликом и невольно слегка отодвинулся. Ватари улыбнулся. – Да не бойся, не собираюсь я на тебе что-то испытывать… Я хочу сказать, что не далее как два дня назад мне удалось создать технологию, при помощи которой можно будет воскресить Саки без убийства шинигами. В ней необходимо, конечно, большое количество нашей крови, но это, согласись, лучше, чем жертвовать свое тело на алтарь мщения Мураки. Мне кажется, если при следующей встрече с доктором ты передашь ему мои слова, он уцепится за это предложение. Не думаю, что, будучи влюблен, он горит желанием тебя убить.
- Как сказать, - Тсузуки хмуро отвернулся. То, с какой легкостью Ватари отмел, казалось бы, неопровержимые аргументы, ему не понравилось. – У меня такое чувство, что ему нравится со мной играть.
- Еще бы, - Ватари хмыкнул. – Ты так очаровательно каждый раз на его игру ведешься, что с его стороны грех было бы не играть.
- Он все время давит на мои самые слабые места, - Тсузуки сдвинул брови, рассматривая виски в своем бокале.
- Которые ты ему с удовольствием предоставляешь, - усмехнулся ученый и глянул на него. – Брось оправдываться, со мной это не пройдет. Я могу привести тебе тысячу и одно опровержение на каждое твое слово. Так что заканчивая жалеть себя-любимого и думай, что, кроме видимых и вполне разрешимых проблем, тебе мешает быть с Мураки.
Тсузуки нахмурился. Слова ученого как будто ударили его наотмашь по лицу: больно, обидно, но зато встряхнуло и успокоило на ура. Тсузуки знал, что Ватари не терпел нытиков, не позволял бессмысленно и неконструктивно ныть ни себе, ни другим, а когда кто-нибудь вроде Асато начинал это делать, просто давил фактами – как сейчас. И надо признать, что этот метод, жесткий и беспощадный, был – для Тсузуки, во всяком случае – одним из лучших. Устыдившись того, что переживает из-за чепухи, Тсузуки обычно начинал анализировать события и легко находил правильные решения. Как и сейчас.
- Он навязывает мне свою волю, - наконец, произнес Тсузуки спустя несколько минут сосредоточенного молчания. – Он давит и вынуждает действовать так, как хочет он. Мне это не нравится. Он пытается меня подчинить, а я не хочу ему подчиняться. Поэтому и ищу причины, чтобы с ним не быть – это как база моего нежелания идти в подчинение.
Ватари улыбнулся и задумчиво посмотрел на него.
- Вот об этом уже можно говорить, - кивнул он. Отпил сок, довольно зажмурившись от кислоты. – Мураки хочет быть главным в ваших отношениях, и, боюсь, ему это пока удается. Но мне кажется, он делает это не намеренно.
- То есть? – удивленно повернулся к нему Тсузуки.
- Он просто не знает, что может быть по-другому, - пожал плечами ученый и улыбнулся. – В этом мы с тобой похожи, Тсузуки. Нас никто не воспринимает всерьез. Многие на тебя смотрят, как на ребенка с автоматом, и ведут себя соответственно. То, что тебе под сотню лет, а такое поведение в твоем возрасте, мягко сказать, нехарактерно, обычно в расчет не берут.
- А ты берешь? – улыбнулся Тсузуки.
- А я беру, - кивнул Ватари. – Беру так же, как и твой характер, и историю твоей жизни. Поэтому, прости меня за нескромность, но я один из немногих в Энма-Те, кто понимает, что твое детское поведение – это маска. Маска и способ скрыться от мира, ответ на проблемы и вызовы. Я прав?
Тсузуки рассмеялся. Да, Ватари все-таки и есть Ватари. И кто из них еще больше скрывается?..
- Прав, - кивнул Тсузуки. – По себе судишь?
- Ну да, - беззаботно пожал плечами ученый. – Так вот, вернемся к тебе. Представь: во всем Энма-Те, где ты работаешь уже больше шестидесяти лет, дай бог найдется пара-тройка шинигами, которые тебя понимают. Так чего же ты хочешь от Мураки, с которым ты общаешься только от случая к случаю? Боюсь, он просто не понимает, что в ваших отношениях вопрос главенства далеко не однозначен, и все твои попытки перехватывать инициативу его просто веселят. К тому же, и ты ведешь себя настолько неуверенно, что только подтверждаешь его мнение о тебе.
Тсузуки мог только поражаться. Как Ватари всегда удавалось разложить по полочкам трудную и, казалось бы, неразрешимую ситуацию так, что она переставала пугать, а выходы из нее становились очевидны, он много лет уже недоумевал. Может быть, именно поэтому ученый всегда был в хорошем настроении? Просто потому что, все проблемные ситуации он тут же разбирал по винтику, как свои приборы, и выходы становились ему ясны, как божий день?
- Ну и что ты предлагаешь? – поинтересовался Тсузуки. – Как мне быть?
Ватари глотнул сока.
- У тебя есть два варианта, - ответил он. – Либо смириться и пойти в подчинение, либо – взять главенство в свои руки. Если ты, конечно, хочешь быть с Мураки.
- А что выбрал ты?
Ватари поднял взгляд, и в его глазах мелькнуло нечто вроде «а ты и в самом деле не так глуп, как кажешься». Тсузуки улыбнулся.
- Ты про Тацуми? – уточнил ученый. Тсузуки приподнял брови: ну, а про кого же еще? Ватари улыбнулся – ласковой и чуть мечтательной улыбкой, и едва заметно покраснел. – Я смирился...
О том, что Ватари и Тацуми вот уже несколько лет живут вместе, было известно всему Энма-Те, хоть они и не выносили своих отношений на публику. Просто однажды они пришли на работу вместе, и Ватари улыбался чуть счастливее, а Тацуми был чуть мягче, чем обычно. Когда они вместе с работы ушли, понятно стало даже самым недогадливым. С тех пор так и повелось: они вместе приходили, вместе уходили, улыбались друг другу при встрече, и хотя они не позволяли себе при окружающих ничего предосудительного, их взгляды говорили обо всем. За Ватари радовались – он свое счастье поистине выстрадал долгими годами безответной любви, на Тацуми удивлялись – столько лет не замечать любви друга, а тут вдруг заметить, но как у них все произошло и происходило до сих пор, не знали даже самые заядлые сплетники. Личная жизнь и секретаря, и ученого была окружена тайной, в которую они никого не пускали. Но для Тсузуки, кажется, Ватари решил сделать небольшое исключение.
- Я смирился, потому что слишком долго этого ждал. Слишком долго, чтобы отказываться от предоставленного шанса. Ты знаешь Тацуми: для него либо все, либо ничего; либо вместе, но по его правилам, либо без правил, но друзья. Это тоже своего рода защита от мира и от боли, которую он несет. Я это понял и выбрал правила. И хотя для меня это было ново и непривычно, я не жалею. Оно того стоит. Тем более, мне кажется, я сам был подсознательно к этому готов… - Ватари помолчал и глянул на Тсузуки. – Я надеюсь на твою деликатность.
- Конечно, - кивнул Асато.
Ватари улыбнулся.
- Но мой выбор – это мой выбор, - произнес он, встрепенувшись. – В твоем случае я бы не торопился. Мураки – не Тацуми, я могу только догадываться, что творится в его голове, но мне кажется, что если ты выберешь подчинение, ты станешь для него лишь одним из его любовников. А вот если ты возьмешь главенство на себя, для него это будет как минимум неожиданно.
- Да уж, - фыркнул Тсузуки. – Так, значит, твой совет…
- Бери все в свои руки, - заговорщицки улыбнулся Ватари. – По-моему, давно пора ему показать, кто из вас двоих старший.
Тсузуки долго смотрел на него, чувствуя, как против воли у него по лицу расползается такая же заговорщицкая, хитрая и почти хищная улыбка.
- Ты не шинигами, - покачал он головой. – Ты дьявол-искуситель.
Ватари ухмыльнулся и приложил палец к губам.
- Тсс, - шепнул он. Придвинулся к Тсузуки и подмигнул. – Зови меня просто: Ватари.
Ученый рассмеялся и, хлопнув Тсузуки по плечу, ушел из бара, а шинигами сидел еще некоторое время, допивая виски, и раздумывал над тем, что он сказал. Хищная ухмылка и демонический огонек в глазах Тсузуки не угасали ни на секунду. «Да, Ватари. Тебе нужно было быть не ученым, а психотерапевтом», - Тсузуки усмехнулся, одним глотком допил виски и, расплатившись, вышел из бара.
«Что ж, Мураки. Ну держись. Ты меня хотел – ты меня получишь…»

Мураки никогда не заставлял себя долго ждать, особенно в последнее время. Его появления становились все чаще и все настойчивее, и именно это было причиной, спровоцировавшей у Тсузуки самокопание и бессонницу. Мураки появлялся рядом с шинигами всегда неожиданно, словно вырастал из воздуха, и у Тсузуки едва не завелась паранойя: пару дней ему казалось, что за ним наблюдают, и любой шорох вызывал у него приступ необъяснимой паники. Он дико, дико боялся встречи с доктором, не знал, куда себя деть, что говорить, как отвечать, что возражать. Ватари был прав: он сам поставил себя в положение подчиненного своей неуверенностью. И теперь следовало ситуацию исправлять. Надо было показать Мураки настоящего Тсузуки: взрослого, опытного и отвечающего за себя. А уж примет он такого шинигами или нет – ему решать.
Тсузуки стоял, прислонившись спиной к бетонной стене полуразрушенного дома на берегу реки, и смотрел на ровную черную гладь, когда где-то недалеко послышались знакомые шаги. «О… Я уже узнаю его по шагам, - Тсузуки усмехнулся. – Значит, все в самом деле правильно…» Раньше эти шаги вызывали у него лихорадочную дрожь отчаяния и страха, но сейчас – сейчас он спокойно слушал, как они приближаются, и вовсе не боялся. Страх ушел, как только пришло понимание ситуации и того, что в ней нужно делать, а вместе с пониманием пришла так необходимая ему уверенность, и единственная дрожь, которая время от время сотрясала его тело, была дрожь азарта и плещущегося в крови адреналина. К тому же, и виски сыграло свою роль, глаза шинигами горели – не пьяно, но достаточно нездорово, наталкивая на мысль о сумасшествии. Тсузуки ждал, когда доктор подойдет к нему, и это ожидание показалось ему невыносимо долгим, - ведь он решился сделать нечто, раньше для него запретное, а решившись, хотел претворить решение в жизнь как можно скорее.
- Красивый вид, - тихо, по-кошачьи мягко, насмешливо и вкрадчиво одновременно произнес Мураки, появляясь рядом с шинигами белой тенью-призраком.
- Да, - без всякого намека на обычную растерянность пожал плечами Тсузуки. Улыбнулся. – Доброй ночи, Мураки.
Тсузуки не видел, но отлично представлял, каким стало лицо доктора в этот момент, и улыбнулся еще шире.
- Знаешь, я тебя ждал, - продолжил он, глядя внимательным взглядом на спокойную поверхность реки.
- Неужели? – Тсузуки прямо увидел, как Мураки скептически приподнял бровь. – Для чего же?
- А у меня обязательно должна быть причина, чтобы тебя ждать? – шинигами усмехнулся и, повернув голову, посмотрел ему в глаза.
Все оказалось так просто. Так просто было смотреть на него – с легкой усмешкой, оценивающим прищуром и огоньком в глазах; так просто было выдерживать его взгляд и наблюдать, как едва заметно мелькает в нем растерянность; так просто было контролировать ситуацию и быть ее хозяином. Всего-то и нужно было – осознать наконец-то себя, признать свои желания, перестать бороться с природой. Уверенность пришла сама, как только он разобрался со своей душой. И теперь передавать главенство обратно он не хотел, совсем не хотел.
Мураки сделал пару шагов к нему, навис над ним ледяной глыбой, всматриваясь в глаза, - и усмехнулся.
- Храбрость в алкогольном дурмане дорого оплачивается, Тсузуки, - произнес он.
Шинигами улыбнулся, и не думая отводить взгляд.
- Это не алкоголь, - ответил он. – И не храбрость. Просто констатация факта, - Тсузуки чуть склонил голову на бок, улыбка стала насмешливой. – Тебе никогда не казалось, что ты меня очень плохо знаешь, Мураки?
За растерянным Мураки наблюдать было весьма забавно, и Тсузуки намеревался сполна насладиться сегодня этим зрелищем. Доктор пока его не разочаровывал: привычная самоуверенность стремительно сползала с него, как со змеи старая шкура.
- Я знаю о тебе достаточно, - произнес он. Надо отдать ему должное: голос его уверенности, несмотря ни на что, не потерял.
- Достаточно – для чего?
Как приятно было играть в эту игру – вопрос-ответ, особенно когда каждый его вопрос, заданный спокойным и чуть насмешливым тоном, заставлял доктора все больше теряться. Да, пожалуй, сейчас Тсузуки его понимал: игра захватывала, когда ты в ней вел. Но долго играть в нее Тсузуки не собирался, и доктор, кажется, его в этом поддерживал.
Мураки сделал еще один, последний шаг к нему и встал почти вплотную. Тсузуки спокойно смотрел на него, не шевелясь. Глаза доктора напряженно сузились.
- Достаточно для того, чтобы понять, что ты что-то задумал, - одна рука доктора мягко опустилась на стену рядом с лицом Тсузуки – так близко, что шинигами чувствовал щекой тепло его кожи. Улыбнулся.
- Ты сегодня необычайно догадлив, - произнес он.
Тсузуки всегда подозревал, что в галстуках есть что-то загадочное, какая-то тайна, которая все же заставляет людей их носить. Сейчас ему показалось, что он нашел разгадку. Гладкая ткань мягко скользнула по ладони, шелковистой змеей обвила пальцы, и Тсузуки, не отрывая хитрого взгляда от глаз Мураки, потянул доктора на себя. Тот медленно наклонился – медленно-медленно, словно все еще пытался поймать контроль – но Тсузуки чувствовал, как участилось его дыхание и как горела кожа под рубашкой.
- Ты понимаешь, что делаешь? – горячий выдох у самых губ.
- Это настолько невероятно? – выгнул бровь Тсузуки и, подавшись вперед, решительно его поцеловал, одновременно с силой притягивая за галстук.
Поцелуй тоже был горячим, как и весь Мураки, - горячим, сильным, чуть влажным и как будто скользким, с привкусом неутоленной, горьковатой жажды. Щеки у Тсузуки пылали, а очки доктора прижимались к его скуле, холодя кожу металлом тонкой оправы, и этот контраст – горячего поцелуя, тела, рук и холодного металла на алой от прилившей крови скуле – кружил голову и сводил с ума. Затылок упирался в бетонную стену, волосы цеплялись за выемки, а его все плотнее и плотнее вжимали в жесткий бетон – руками, телом и поцелуем, окутывая его плащом и страстью. Желание поднималось изнутри тугой и мощной волной, но…
- Нет… не так… - задыхаясь, на секунду вырвавшись из поцелуя.
Сильный рывок – вроде бы расслабленное тело обретает мгновенную силу – и уже белый плащ, шелестя, скользит по стене, шуршат под ботинками мелкие камушки. Аристократически-тонкие, изящные запястья прижаты по обе стороны от лица, белые волосы рассыпались по серому бетону, и глаза, одинаково расширенные, смотрят растерянно и изумленно.
- Так, - выдохнул Тсузуки, прижимаясь лбом ко лбу доктора. Слова – как ультиматум. – Со мной – только так.
Губы – тонкие, алые от поцелуя, влажно поблескивающие – чуть приоткрылись, дернулись, пытаясь сложиться в ухмылку, но им не дали, накрыв новым, нетерпеливым поцелуем: смотреть на всегда такое спокойное, а сейчас – искаженное желанием, с чуть порозовевшими скулами лицо, на алые губы, на растрепанные волосы, на блестящие глаза было просто невыносимо. Раздалось протестующее мычание, Мураки дернулся, пытаясь вырвать руки и отвернуть лицо, и Тсузуки, с силой прижав его к стене всем весом, ужесточил поцелуй – пьянея от дикого ощущения власти и контроля…
Солоновато-металлический привкус наполнил рот, и Тсузуки с трудом отстранился, приходя в себя. Из уголка рта Мураки стекала тонкая струйка крови.
- Прости… - шепнул шинигами и осторожно слизнул кровь. Мураки вздрогнул и судорожно выдохнул.
Вкус крови на губах отрезвил и странно встряхнул сознание шинигами: оставаясь все таким же разгоряченным и возбужденным, Тсузуки заставил себя обуздать страсть. Он решил, что все будет под контролем – а это значит, что он должен контролировать и себя. Главенство – это не только контроль и власть, это не только сила и право решать; главенство – это прежде всего ответственность за себя и за того, кто тебе подчиняется. Иначе это не главенство, а просто насилие. Мураки этого не понимал, он был еще слишком молод для этого понимания и не делал различия между старшинством и насилием. Для Тсузуки это было очевидно – сказывался и личный опыт, и прожитые годы. И значит, по праву и обязанности старшего, он должен был доктора этому научить.
Легкий поцелуй в уголок губ, язык осторожно касается ранки на нижней – губа чуть припухла и все еще кровила, хоть и не сильно. Поцелуй получился очень мягким, нежным, извиняющимся, и удивительно: больше Мураки не пытался возражать и дергаться. Тсузуки оторвался от его губ, прижался щекой к щеке и осторожно выпустил его руки. На тонких запястьях от пальцев шинигами остались красные следы.
- Прости… - Тсузуки легко взял руку Мураки и, заглянув доктору в глаза, поднес ее к губам. Ласково коснулся поцелуем тыльной стороны запястья – там, где быстро и беззащитно бился пульс.
Смотри, Мураки. Смотри, как власть может быть нежной, а сила – ласковой. Ты никогда в жизни не видел ласки, которая покоряет, нежности, которая подчиняет, любви, которая может заставить склонить голову. Так смотри, смотри и учись. И может быть – может быть… - Тсузуки все-таки удастся спасти твою, не знающую пощады и любви, душу.
Руки – красивые, изящные, поистине драгоценные руки хирурга, длинные пальцы, тонкие запястья. Тсузуки ласково коснулся их губами, лизнул ладонь, с удовольствием отметив, как вздрогнули пальцы и с шумом втянул в себя воздух Мураки, и снова прижался к губам доктора, осторожно просунув руку под его затылок – чтобы смягчить соприкосновение со стеной и повернуть его голову так, как ему было удобнее. Затем отстранился и легкими, быстрыми поцелуями поднялся к уху, тронул губами мочку, чувствуя на языке кисловатый привкус сережки-гвоздика, и спустился вниз по шее, к самому краю ворота. Мураки откинул голову, повинуясь его ладоням, и обхватил его руками за плечи.
- А еще изображал… девственника… ааах… - доктор судорожно выгнулся, запрокидывая голову, когда Тсузуки слегка прихватил зубами кожу.
Шинигами рассмеялся и, подняв голову, посмотрел ему в глаза.
- Знаешь, иногда ты бываешь наивен, как ребенок, - сказал он, деловито развязывая его галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки. – Неужели ты вправду считаешь, что я прожил больше девяноста лет на этом свете и не набрался никакого опыта в личной жизни?
- Для опытного ты вел себя более чем странно, - хмыкнул Мураки.
- Видишь ли, - Тсузуки закончил с пиджаком и рубашкой и снова прижался к нему, подбираясь к губам. – Я привык к несколько иной роли, чем та, которую ты мне предлагал.
Шинигами опустил руку ему на талию, потянул к себе, заставляя прогнуться назад. Посмотрел в глаза, словно молча спрашивая: ты согласен?
Мураки несколько секунд смотрел на него – блестящий взгляд поверх съехавших и запотевших очков – и медленно кивнул. Тсузуки широко улыбнулся.
- Тогда предлагаю переместиться в более подходящее место, - шепнул он на ухо доктору. Тот намек понял и назвал адрес, и Тсузуки не мог не заметить, как чуть слышно срывался его голос.
Шинигами с улыбкой поцеловал его, чувствуя, как теплеют и нагреваются между их с Мураки разгоряченной кожей дужки очков, и утянул доктора с собой в телепорт.
…А утром на прикроватной тумбочке рядом с очками Мураки нашел записку:
«Ты ночью спросил, что со мной вчера произошло. Тогда было немного не до этого, так что отвечаю теперь. Ты просто не представляешь, как важно бывает оказаться в нужное время в нужном месте и напороться на разговор с нужным шинигами. Скажи спасибо Ватари.
Кстати, он говорил, что изобрел какую-то технологию, которая может тебе помочь воскресить брата. Советую с ним связаться.
Люблю. Асато».

***

День для Ватари начался с сюрприза.
Он шел утром по коридору Энма-Те, никого, в общем-то, не трогал и трогать не собирался, погруженный в размышления об очередном эксперименте. Шел он спокойно, но это спокойствие закончилось, едва из-за поворота вырулил Тсузуки. Шинигами выглядел необычайно довольным и уверенным в себе, но не успел Ватари оценить это и прийти к определенным выводам, как оказался пойманным в крепкие объятия Тсузуки.
- Я тебя обожаю, Ватари, - заявил он. Ученый успел в долю секунды перебрать в уме варианты ответов на это весьма компрометирующее заявление, но произнести ничего не успел. Тсузуки отстранился и, глядя на него совершенно счастливыми, светящимися фиолетовыми глазами, сказал: - Спасибо тебе. Если бы не ты, мы бы еще долго маялись.
Ватари улыбнулся, наконец поняв, в чем дело.
- У вас все наладилось? – спросил он с улыбкой, хотя и сам знал – а точнее, видел – ответ на свой вопрос.
- Более чем, - счастливо вздохнул Тсузуки и, наклонившись к уху ученого, едва слышно прошептал: - Я был у него первый… так… - разогнулся и хлопнул несколько опешившего Ватари по плечу. – Спасибо тебе, дьявол-искуситель. Не знаю, куда это нас приведет, но пока мы движемся определенно в нужном направлении.
И, насвистывая веселую песенку, Тсузуки пошел дальше по коридору.
Ватари проследил за ним изумленным взглядом, рассеянно размышляя, что лучше принять после таких новостей – валерьянку или корвалол, но тут увидел нечто, заставившее его мгновенно обо всем забыть. У этой сцены оказался невольный свидетель, и самый что ни на есть неподходящий – Тацуми. Он стоял возле своего кабинета с бумагами в руках – видимо, только что вышел – и смотрел на ученого напряженным взглядом. Ватари только руками развел: мол, я тут не при чем!.. Тсузуки понаблюдал за ними обоими, поздоровался с секретарем и сказал что-то, что Ватари не расслышал, но Тацуми кивнул и, послав ученому еще один напряженный взгляд, ушел вслед за ним. Ватари проводил их глазами, пока они не скрылись за поворотом, и с тоской подумал, что его сегодня, определенно, ждет взбучка.
Как день начнется, так он и пройдет, это Ватари усвоил давно. Этот день начался с сюрприза и прошел, так же ими увешанный. Одним из главных сюрпризов стало электронное письмо, пришедшее на ящик ученого, которое было подписано доктором Мураки. В нем доктор сообщал, что узнал о разработке Ватари, касающейся воскрешения Саки, и говорил, что хотел бы ознакомиться с ее материалами, если ученого это не затруднит. А в постскриптуме значилось короткое: «Спасибо за Тсузуки».
«Как будто я ему подарок на Рождество сделал», - фыркнул Ватари и быстро отправил доктору ответ, приложив файлы с материалами. До конца дня он гадал, откуда Мураки знает его адрес электронной почты и когда теперь заводить другой: прямо сегодня или пару дней обождать.
А в конце дня пришел Тацуми, и Ватари вновь мгновенно забыл обо всем.
- Я тут не при чем! – воскликнул ученый, едва секретарь вошел. – Это все он, и…
- Я знаю, - Тацуми едва заметно улыбнулся, и ученый оборвался на полуслове. – Тсузуки мне все рассказал. Заявил, что не хочет, чтобы ты пострадал по его вине.
- Очень любезно с его стороны, - выдохнул с облегчением Ватари. Приподнял бровь. – Тогда… ты чего-то от меня хотел?
Тацуми усмехнулся, вновь на миг повернулся к двери – ученый услышал, как щелкнул дверной замок, и удивился, с чего это Тацуми потребовалось запирать дверь – и подошел к столу Ватари. С минуту смотрел в глаза сверху вниз, затем обошел стол и обнял ученого со спины вместе с креслом, положил голову ему на затылок. Ватари удивленно замер.
- Что с тобой? – ученый положил ладони поверх его рук и чуть погладил.
Тацуми помолчал.
- Мне надо тебе кое-что сказать, - произнес он медленно. Ватари напрягся. Сердце в груди стукнуло и застыло, леденея от ужаса: а вдруг?.. – Ты помнишь наши правила, Ютако?
- Да, - тихо выдохнул ученый.
- Помнишь пункт семь?
Ватари нахмурился. Этот пункт он помнил лучше всего.
- Никогда не требовать от тебя признаний в любви, - ответил он и прикрыл глаза.
Когда он и Тацуми только начали встречаться, на Ватари была возложена трудная миссия: попытаться склеить разбитое сердце секретаря. Тацуми переживал разрыв с собственными чувствами к Тсузуки – он тогда наконец решил прекращать это бесплодное мучение и молча из-за этого страдал, - а лучшим способом вернуться к жизни оказался друг, давно и так же безответно в него влюбленный. Ватари стал шаткой лесенкой, по которой Тацуми выкарабкивался обратно в жизнь из своей молчаливой депрессии, и ученый отчаянно старался не сломаться – хотя порой это казалось просто невыносимым. Он прекрасно понимал, что является для Тацуми лишь спасением, да секретарь и не скрывал этого; да, Тацуми был безмерно благодарен за поддержку, да, они жили вместе, но Ватари любил один за двоих, и это подчас его выматывало. Ученый с болью осознавал, что едва секретарь выкарабкается, между ними все кончится, а как жить тогда, он не знал. Но – время шло, проходили дни, недели, месяцы, а о разрыве не заходило и речи; счет пошел на года, а Тацуми и не заикался о расставании, и в душе Ватари стала зреть робкая надежда – может быть, все-таки?.. И вот сейчас…
- Так вот, - тихо, но твердо произнес секретарь. Помедлил и… - Я люблю тебя, Ютако. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной.
Ватари забыл, как дышать. В груди все сжалось, к лицу прилила кровь, ударив в голову, как колоколом – любит! И в ушах эхом отдалось: любит, любит, любит…
- Правда? – шепотом и так по-глупому переспросил ученый.
- Правда… - Тацуми ласково поцеловал его в золотую макушку. – Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, Ютако. Просто заметил это только тогда, когда ты оказался совсем рядом…
Ватари глубоко вздохнул и почувствовал, как с отпустившим его напряжением на глаза наворачиваются слезы. Он был уверен, что не всхлипнул и никак не выдал того, насколько его задели слова Тацуми, но объятия секретаря вдруг исчезли, кресло Ватари круто развернули, и ученый оказался с Тацуми лицом к лицу.
- Не плачь, - секретарь погладил его по щеке, стирая слезы. – Прости, что так долго не замечал тебя. Ну, не плачь, Ютако…
И, видимо, чтобы уж точно не дать ему разрыдаться от счастья, прижался к его губам.
- Ммм… ммм… Тацуми… - спустя несколько минут Ватари все же стал вырываться из поцелуя, поняв, что он грозит перетечь в нечто большее. – Тацуми… Ну… не здесь же…
- Почему нет? – секретарь с неожиданной силой вытянул Ватари из кресла и усадил на ближайший более-менее свободный стол. Руки скользнули под полы халата и свитер.
- Эй! – возмутился Ватари. – А как же пункт три – «никакого секса на рабочем месте», и пункт один – «никакого вызывающего поведения на публике»?
- Ты видишь здесь публику? – усмехнулся Тацуми. Халат пополз с плеч ученого. – Разве что 003, но он умный, отвернется. Дверь я запер. Рабочий день закончился, все разошлись по домам. А что касается пункта три… - Тацуми стянул с ученого очки. – Ты сегодня нарушил пункт шесть – «никаких действий, способных вызвать ревность партнера». Я имею право…
- Что же, «око за око»? – улыбнулся Ватари, устраиваясь поудобнее на столе. – Что-то я не помню такого пункта…
- Он появился только что, - Тацуми запустил пальцы в волосы ученого, с видимым удовольствием перебирая золотые пряди. – Взамен седьмого пункта.
- Седьмого? Что же, мне разрешено теперь требовать с тебя признаний? – Ватари улыбнулся шире и ахнул, когда пальцы Тацуми сжали его затылок.
- Думаю, тебе не придется их требовать, - в самые губы ему выдохнул секретарь. Снял очки, бросил рядом и, обняв ученого, шепнул: - Я люблю тебя, Ютако. Люблю…
Счастливая улыбка Ватари потонула в страстном поцелуе.
И какая разница, кто главный, кто подчиненный? Важно лишь то, что любит, лишь то, что оба хранят, как зеницу ока, свою привязанность друг к другу и готовы на все, чтобы ее сохранить. Роль – это только роль. Любовь уравнивает всех и всегда.
Впрочем – бразды правления никогда не поздно перехватить. И тогда…
…Но это – уже совсем другая история.

@темы: Yami no Matsuei, фанфикшен, PG-13

---

Шульдих/Кроуфорд

[Неудачный день]

Название: Согрей меня
Автор: Неудачный день
Рейтинг: РG-13
Пейринг: Шульдих/Кроуфорд
Жанр: Romance, Angst
Размер: мини
Предупреждение: есть намёк на смерть персонажей

- Ты похож на полярного медведя.
- Лучше бы помог мне, чем комментировать, - Кроуфорд снял заскорузлые от холода и снега перчатки и принялся растирать ладони.
- Давай я, - Шульдих сжал ладони Оракула в своих и принялся дышать на них, пытаясь согреть дыханием. – Если ты отморозишь пальцы, то не сможешь стрелять из своей любимой береты.
- Если за два дня нас не найдут, то это уже будет не важно.
- Пессимист, - немец помог Кроуфорду одеть перчатки. – Пессимистически настроенный медведь.
- Сдался тебе этот медведь.
- Ты такой же большой и ты вырыл берлогу – всё сходится.
- Логики тебе не занимать, - Оракул улыбнулся потрескавшимися губами. – Лезь внутрь. Там мы точно не замёрзнем.
- Слушаюсь, папа-медведь, - у Шульдиха от холода кожа приобрела бледно-синеватый цвет, но он продолжал смеяться. Иногда Кроуфорду казалось, что рыжий будет шутить даже по дороге в Ад.
Устроившись в импровизированной берлоге, Шульдих сразу же принялся натирать лицо снегом.
- Я читал, что это помогает от обморожения.
- Сомневаюсь, - Брэд притянул к себе телепата и тот послушно прижался к нему, положив голову на плечо.
- Попались как дилетанты, - Шульдих грустно улыбнулся. – И задание провалили и сами… теперь осваиваем навыки выживания в палеолите.
- Во времена палеолита погода была тропической.
- Вечно ты меня поправляешь, а я, между прочем, колледжей не оканчивал за счёт Розенкройц.
- Просто я был лучшим.
- Ты и сейчас лучший, папа-медведь. И за что мне только такое счастье привалило?
Кроуфорд фыркнул, прикоснувшись губами к виску Шульдиха.
- Что ты «видел», Брэд?
- Всего два варианта: либо нас находят за два дня, либо Наги ругается с Фарфарелло и у того случается приступ. В итоге находят нас в конце недели, но, как говорится, нам уже это не принципиально.
- Надеюсь, нас не похоронят в одном гробу, а то ты храпишь во сне.
- Врёшь.
- Вру, - Шульдих потёрся носом о щёку Кроуфорда. – Колючий. Тебе надо побриться.
- Хорошо, только достану свою электробритву, которая работает на снежных батареях.
Немец осторожно поцеловал Оракула в потрескавшиеся от холода губы.
- И всё-таки этот придурок сбежал.
- Получается, что мы его недооценили.
- Просто эта лавина решила очень не вовремя прогуляться. Надеюсь, что этого урода надёжно присыпало снежком.
- Вообще-то был приказ доставить его живым.
- Клал я на этот приказ, - Шульдих прижался плотнее к Кроуфорду и, сняв с себя перчатки, засунул руки под куртку пророка. – Вот, так теплее. Здесь вообще не слишком холодно. У тебя получилась не самая плохая берлога.
- Шульдих, я теперь завидный жених.
- С чего бы?
- С собственной жилплощадью, да ещё и греться об меня можно.
- Точно, - Шульдих засмеялся. – Выходи за меня замуж.
- Всенепременно, - Кроуфорд вздрогнул, когда холодные ладони телепата проскользнули ему под свитер и погладили по животу. – Ты что творишь?
- Проверяю своего медведя на наличие реакции.
- Боюсь, что после подобных проверок у медведя там всё отморозится.
Шульдих фыркнул, но гладить перестал.
- Ты главное задницу не отморозь, а то я расстроюсь.
- Озабоченный, - Кроуфорд сильнее прижал немца, практически усаживая его к себе на колени. – Есть хочешь?
- Хочешь угостить меня снегом? – телепат насмешливо изогнул бровь.
- Медведи, вообще-то, мёд добывают.
- У тебя есть мёд? – Шульдих покачал головой. – Не верю.
- Не мёд. Шоколадка.
- Где?
- Сейчас достану, - Кроуфорд завозился, пытаясь одновременно не отпустить немца и расстегнуть себе куртку. Телепат лишь сильнее прижался к любовнику, не собираясь облегчать его задачу. Примерно через минуту Оракулу всё-таки удалось расстегнуть молнию на куртке и достать из внутреннего кармана небольшую плитку молочного шоколада в какой-то разноцветной обвёртке – правда для этого, ему всё же пришлось перестать обнимать немца обеими руками.
Разорвав обвёртку, Шульдих откусил небольшой кусочек шоколадки и поцеловал Кроуфорда, передав ему в процессе поцелуя этот кусочек.
- Медведи любят сладкое?
- Очень, - Брэд увернулся от следующего поцелуя-кормления. – Если бы я раньше знал какой ты зоофил, то ни за чтобы не стал твоим любовником.
- Врёшь, - Шульдих с энтузиазмом принялся грызть шоколад. – Может, лучше оставить его на потом?
- Поверь, от голода мы точно не умрём.
- Если Наги поссорится с Джеем, то я этого мальчишку собственноручно твоим ремнём выпорю.
- У него сложный период.
- Это у меня сложный период, а Наое просто бесится от недотраха. Мне кажется, что Фарфарелло ему нравится в том самом смысле.
Кроуфорд засмеялся, а Шульдих, доев шоколад до половины, завернул его снова в обвёртку и спрятал в карман своей куртки.
- Брэд, хочу тебе признаться… Я люблю тебя больше своей банданы.
- Что ж, - пророк улыбнулся. – Тогда я тоже признаюсь, что люблю тебя так же сильно как свой ноутбук.
- Так же? Вот гад! – Шульдих тряхнул смеющегося Оракула, а затем сам расплылся в улыбке. – Они же нас найдут?
- Конечно.
- Они нас найдут, - телепат прижался лбом к мягкому воротнику куртки пророка. – А до этого момента ты будешь меня согревать. Обещаю, что в качестве платы куплю тебе потом новые очки взамен потерянных… Странно, мы уже четыре года вместе, а о любви заговорили только сейчас.
Кроуфорд снял перчатку с правой руки и погладил любовника по шероховатой от холода и трёхдневной щетины щеке. Сейчас он ненавидел себя, но не мог признаться Шульдиху, что с Фарфарелло Наги всё-таки поссорится.
- Мой медведь, - немец ещё раз поцеловал Кроуфорда. В данный момент он себя ненавидел, но всё равно не мог признаться пророку, что смог прочитать его мысли.

---Конец---

@темы: Weiss Kreuz, фанфикшен, PG-13

---

Без права на выбор (Гин/Айзен)

[Eishi]

Автор:  Eishi
Название: Без права на выбор
Бета: Grethen
Фэндом: Bleach
Пейринг: Гин/Айзен
Рейтинг: PG
Жанр: drama, POV
Саммари: порой быть хозяином самому себе трудней, чем кажется.
Предупреждения: нестандартный взгляд на персонажа, AU.
Дисклеймер: персонажи не мои, выгоды не извлекаю.
Примечание: написано на Зверовызов.

В Уэко Мундо всегда ночь. Тихая, неживая. Ты так устал от ярких, суетливых будней Сейретея, от вечной одуряющей жары и полуденного солнца, что первое время тебе кажется – вот он, рай. Потом ты вспоминаешь, что его не существует, но названия, по сути, не важны. Ночь в Уэко – твой персональный рай. Грешники не понимают, как им повезло.
Тебе хотелось бы побыть с ночью наедине еще немного, но в голове будто звон, и ты знаешь, что должен сделать еще кое-что. Это чувство не отпускает тебя, оно засело глубоко внутри. Все, что ты можешь, – прикрыть ненадолго глаза, прежде чем позвать:
- Лоли, Меноли.
Высокие узкие двери тотчас распахиваются. Двое арранкаров падают на колени в ожидании приказа, не смея поднять головы. Они поклоняются тебе, как богу, но тебя это нисколько не трогает. Бездумное подчинение. С таким же успехом можно было обзавестись парой тренированных псов.
- Позовите Улькиорру.
Арранкары переглядываются. В их взглядах растерянность, граничащая с паникой.
- В чем дело?
Лоли сглатывает, открывает рот, но не может выдавить ни звука. Ее сжатые в кулаки руки начинают дрожать.
- Улькиорра… в мире живых, Айзен-сама, - дрожащим голосом отвечает Меноли. Она, похоже, думает, что ты все знаешь. Ты же их владыка, а владыке известно все.
Ты не собираешься ее разубеждать. Более того, улыбаешься снисходительно. И уже в который раз думаешь, чем же Ичимару подкупил тебя тогда, когда ты согласился участвовать во всем этом. Воспоминания о том вечере полустерты, будто им уже не один век. А ты ведь так хочешь знать.
- Я помню, Меноли. Но, кажется, он уже вернулся.
Даже с другого конца зала ты слышишь, как арранкары облегченно вздыхают.
- Мы найдем его, Айзен-сама!
Когда двери за ними закрываются, ты понимаешь, что у тебя начинает болеть голова. Играть роль бога так утомительно.
Пускай Лоли и Меноли преданными псами носятся по коридорам Лас Ночес – ты знаешь, Улькиорры в Уэко нет. А это значит, что ты снова пойдешь к тому, кто осмелился отправить его в мир живых.

~~~~~

Ичимару никогда не приходит к тебе. Ты сам приходишь к нему. Что-то внутри каждый раз заставляет тебя поднять руку перед высокими дверьми прежде, чем войти. Поднять и опустить, так и не постучав.
Ты входишь в его покои. Даже странно, что Гин здесь. Обычно его так просто не найти. Вечно бродит по Лас Ночес, как по охотничьим угодьям. Не везет тем, кто попадается ему на пути. Ты предпочитаешь закрывать глаза на то, что он доводит арранкаров до белого каления.
Ичимару валяется на кровати на животе и со скучающим видом листает какой-то журнал. Рядом разбросана целая стопка таких же – пестрых, глянцевых. Ты понятия не имеешь, откуда они здесь взялись. Думать о том, что Улькиорра сейчас, возможно, стоит перед газетным киоском по поручению Ичимару, тебе не хочется.
Гин поднимает голову и улыбается слегка виновато. Но лишь слегка. Ну, подумаешь, пользуется арранкарами как курьерами, ну что в этом такого? Ты вздыхаешь. А Ичимару с честным лицом запихивает журналы под покрывало.
- Где Улькиорра, Гин?
- Кто знает, - тянет он насмешливо.
Конечно, он не забыл, что сегодня за день. Ты ведь помнишь его дыхание возле своей шеи и едва слышное “время пришло”. Он будто заполнил твой разум, не давая отвлечься от цели, позволяя видеть лишь то, что нужно для ее осуществления. Ты чувствуешь, что это неправильно. Пытаешься разогнать туман, но мысли вязнут в нем, как пчелы в меду.
Ты помнишь рыжеволосого мальчишку с бешеной реяцу. Его взгляд трудно забыть. Кто-то шепчет тебе, что людей с такими глазами нужно убивать сразу, иначе в будущем от них проблем не оберешься.
Ты еще ничего не сказал, а Ичимару уже поднимает руки, будто сдаваясь.
- Да, да, да. Не надо так злиться, Айзен-тайчо, вам это не идет. Еще появятся лишние морщины – оно вам надо?
- Гин.
- Кстати!
Он запускает руку под покрывало и шарит там, выискивая что-то на ощупь. Ты слышишь хруст страниц. Некоторые, кажется, рвутся, но Ичимару не обращает на это внимания. Наконец, он недовольно морщит нос и, понимая, что иначе нужного журнала ему не найти, откидывает покрывало.
Вся кровать усыпана цветными разворотами. Ты не представляешь, что интересного можно найти в куче этого бумажного хлама. Как будто мир живых когда-то особо интересовал Ичимару. Глядя на скомканные страницы, ты сомневаешься, что он вообще их читает. Его кровать больше похожа на устланное журналами лежбище.
- Ага, нашел! - Гин выхватывает из кучи нужный журнал и быстро его листает. - Тут написано, что у Близнецов сегодня удачный день. Вот. «Все ваши начинания завершатся удачно. Кроме того, возможна неожиданная встреча с кем-то, кто впоследствии сыграет большую роль в ваших планах». Надо предупредить Улькиорру, чтобы он этого «кого-то» не пропустил.
- Я бы предупредил, если бы знал, где он.
Глухое раздражение и беспомощность скребутся где-то внутри. Ты должен увидеть Улькиорру, должен отдать ему приказ, но никак не можешь понять, почему это так важно. Будто тебе забыли объяснить.
- Ладно, ладно, я понял, - в притворном раскаянии машет руками Ичимару. - Он уже должен быть здесь, так что не волнуйтесь.
Воздух начинает протяжно скрипеть, и в стене распахивается черная пасть перехода. Улькиорра делает шаг вперед. В руке у него клетка с белыми мышами, на лице обычное бесстрастное выражение. После журналов на кровати Ичимару, ты ждал чего-то подобного, но уж точно не мелких грызунов.
- О, как вовремя! А мы тут уже заждались.
- Айзен-сама…
Улькиорра не умеет удивляться, но сейчас он удивлен. Он замирает на месте, не обращая внимания на Ичимару, который оказывается возле него и выхватывает из рук клетку. Мыши протестующе пищат, недовольные, что их трясут, и Гин мурлычет над ними:
- Тише, тише, мои крошки, мы же не хотим рассердить Айзена-тайчо, правда?
Тебе неожиданно хочется встряхнуть наглеца, как тех самых мышей, хотя ты и знаешь, что это ничего не изменит. Улькиорра не подчиняется никому, кроме тебя, а значит, Ичимару снова схитрил, чтобы отправить его на грунт.
- Что ты ему сказал, Гин?
- Что это разведывательная миссия в зоомагазин. Тебе ведь понравилось, Улькиорра?
- Нет.
- Да ладно, - Ичимару ставит клетку на пол возле кровати и забирается с ногами на хрустящую журналами кровать. - Там же было столько живности! В Уэко Мундо такого не увидишь.
- Мне это неинтересно, - холодно цедит Улькиорра, - И вы обманули меня. Айзен-сама не отдавал такого приказа.
Улыбка Гина становится шире, в узких щелках чуть приоткрытых глаз вспыхивает багряным.
- Ты всегда был умным мальчиком, Улькиорра.
Хоть немного сожалений, хоть бы тень раскаяния – но нет, Ичимару не дарит тебе такого удовольствия. Ему весело, он получил, что хотел, а на все остальное ему плевать. Как всегда. Гин и после смерти живее всех живых. Тебя ведь поэтому всегда так тянуло к нему.
- Отправляйся в мир живых, Улькиорра. В Каракуру. Найдешь там мальчишку с рыжими волосами и черным занпакто. Ты сразу узнаешь его, когда встретишь: такую духовную силу ни с чем не спутать. Убей мальчика. Ями пойдет с тобой.
- Слушаюсь, Айзен-сама.
Гин деловито шуршит журналами, сидя на них, как хищный зверек в устланной шкурками жертв норе. Расчетливый, жестокий. Белый. С тех пор, как ты впервые встретил его, тебя не покидает мысль о том, что белый – цвет предательства.
В тот вечер Гин первый и единственный раз пришел к тебе сам. На улице лил дождь, а вы пили горячий чай и молчали. Это было так непохоже на Ичимару – просто молчать. Ты думал, что тебе повезло увидеть его не таким, как видят остальные. Ты был этому рад. Почти счастлив. Тебе ведь всегда хотелось узнать, что же прячется за его язвительно-улыбающейся маской. Ичимару снял ее для тебя в тот вечер. Но в голове все равно остался лишь его голос – тихий, насмешливый, убаюкивающий. Он рассказывал о давних временах, о забытых тайнах и Короле...
Тебе казалось, что ты мог бы слушать его вечно, но глаза слипались сами собой. Ты помнишь – перед тем, как чашка выпала из рук, пальцы Ичимару сжали твой рукав.
«Давайте поиграем в Короля, Айзен-тайчо», - сказал он тогда.
И ты уснул.
На следующий день мир будто сошел с ума. Вторглись риока, и Сейретей гудел, как разворошенный улей. Ты смотрел на происходящее будто сквозь дымку - что-то делал, говорил. А потом голос Ичимару в твоей голове приказал умереть. И ты умер. Вот так просто.
В Уэко тебе легче дышать. И думать тоже. В мыслях все еще туман, но он уже реже, и ты впервые понимаешь, что же натворил. Странно, но сожалений нет. Только голова часто болит, и ты приходишь к Ичимару снова и снова. После него мысли становятся легкими и прозрачными. Ты уже привык к этому ощущению и не хочешь его терять, хоть и знаешь – это твой наркотик.
Гин улыбается, сидя на кровати, и ты подходишь к нему, уже забыв, о чем собирался сказать. Хочется положить голову ему на колени и ощутить на своем затылке тяжесть его ладони. Ты не видишь смысла сопротивляться этому желанию.
Кажется, ты был раздражен совсем недавно. Пришел сюда, чтобы отчитать Ичимару за что-то… Улькиорра. Да, ты отправил его в мир живых. А Ичимару? Не важно. Пока твоя голова на его коленях, тебе не нужно помнить больше ни о чем.

~~~~~

Когда Ичимару нет рядом, туман в мыслях отступает, и ты с ужасом понимаешь, как же далеко все зашло. Предательство, сговор с Пустыми, бегство в Уэко Мундо… Тебе хорошо здесь, это правда, но правда также и то, что дороги назад уже нет. Все, что тебе остается, - это смотреть на запущенный механизм и приходить к Гину за очередной порцией сладкого яда. Ты увяз слишком глубоко, ты сидишь в центре паутины.
Арранкары зовут тебя богом, это слово им подсказал Ичимару. Только и так ясно, что этот титул не более чем еще одна насмешка. И пусть ты сидишь на троне, но не Гин возле тебя. Это ты возле него.
Ты нарочно избегаешь его. Голова разрывается на части, в глазах плывет от боли, но ты сопротивляешься, сколько можешь.
Улькиорра вернулся из мира живых, однако рыжий риока еще жив. Ты едва сдерживаешь вздох облегчения, когда арранкар безразличным голосом говорит, что, наверное, мальчишка мог бы пригодиться Айзену-сама.
- Убейте его, Айзен-тайчо, - шепчет Ичимару тебе в ухо. - Убейте, пока не стало слишком поздно.
Но ты отказываешься. Ичимару насмешливо фыркает и уходит. Клочок белой шерсти падает из-под его хаори и катится по полу к твоим ногам. В Уэко нет животных, вспоминаешь ты, но сейчас тебе не до этого. Ты осмелился не подчиниться, и заслуженное наказание не заставляет себя ждать.
Кажется, ты слышишь треск, с которым раскалывается голова. Наспех поднимаешь вокруг себя звуконепроницаемый барьер и кричишь от боли, зная, что никто тебя не услышит.
Ичимару улыбается, притворяя за собой двери тронного зала.
Ты чувствуешь, как дрожат пальцы в ответ на подергивание марионеточных нитей.

~~~~~

Гин стоит у окна и смотрит на безжизненную пустыню.
Ты разлепляешь веки. Голова еще гудит, но тебе уже легче – яд Ичимару делает свое дело, унося боль вместе с твоей свободой. Но сейчас тебе все равно. Ты совсем не против забвения, и цена не имеет значения.
- Нехорошо получилось, Айзен-тайчо.
Кажется, Ичимару недоволен, и ты смутно припоминаешь, что это по твоей вине. Обрывки мыслей лениво плавают в сознании. Ты приподнимаешься на локтях. Журналы липнут к голой коже, падают на пол.
- Не торопитесь, Айзен-тайчо, - не оборачиваясь, роняет Ичимару. - Все, что можно было, вы уже сделали. Теперь остается только ждать.
Ты замечаешь, что его пальцы в крови. Он вытирает их об одежду и снова замирает, уставившись на пустыню.
В клетке возле кровати тихо скребутся уже только две мыши.

~~~~~

Ичимару не разговаривает с тобой. Он появляется только за тем, чтобы унять боль в твоей голове, и снова исчезает.
Что-то происходит в Лас Ночес. Порой тебе кажется, что слышен треск, с которым рушатся стены и оседают своды где-то вдалеке. Ты подходишь к высокой колонне, кладешь на нее ладонь. Дрожи нет. Наверное, тебе все-таки кажется. Но в одном ты уверен: отголоски чужой реяцу не иллюзия. Она могла бы принадлежать чудовищу, но ею владеет всего лишь мальчишка.
Есть еще четверо, но их сила куда меньше. Они скорей всего долго не протянут. Раньше тебе стало бы их жаль, но сейчас ты чувствуешь только безразличие.
А потом ночь в Уэко Мундо неожиданно взрывается. Сотней звуков и красок. Черное небо расцвечено вспышками чужих реяцу. Шинигами из Общества Душ пришли за тобой, марионеточный король.
Ты не знаешь, что чувствовать сейчас и нужно ли это вообще. Тебе снова забыли сказать, что делать. Ичимару нет рядом, и ты просто стоишь на широком балконе, глядя на то, как сражаются внизу арранкары.
- Какие они все-таки твердолобые, эти шинигами. Чуть что, сразу крики, шум и стены напролом. Неужели нельзя было тихо прийти и постучать в двери, а?
Грудь словно сдавливает стальным обручем. Впрочем, зачем дышать во сне? Потому что это ведь сон, что Ичимару еще здесь. Он подходит к тебе и с интересом смотрит вниз, на битву. Ты хочешь прикоснуться к нему. Это желание, кажется, медленно сжигает тебя изнутри, но ты не можешь даже пошевелиться. Тело больше не принадлежит тебе, оно онемело, будто налитое свинцом. Даже мысли вдруг стали слишком тяжелыми.
- А ведь я говорил, чтобы вы убили мальчишку еще тогда, Айзен-тайчо. А теперь смотрите, что тут за бардак. Яре, яре.
Ичимару обходит тебя, скользя ладонью по плечу, груди. Качает головой. Кажется, с сожалением. А может, разочарованно. Кто знает. С Гином никогда нельзя быть ни в чем уверенным.
Ты хочешь произнести его имя. Тебе ведь так нравится его серебряный привкус. Хочешь, но не можешь. Из горла вырывается лишь хрип. Ты чувствуешь, как невидимые путы стягивают твое тело, давят на шею.
А Ичимару продолжает говорить. Ему не нужны твои ответы.
- Разве я мало дал вам, Айзен-тайчо? Мало власти, покоя? Или, наоборот, слишком много? Тяжело с вами, людьми. Никак не пойму, что же вам надо…
Ичимару легонько ударяет пальцем по твоему виску, и воспоминания бесшумно всплывают в голове одно за другим.

“Добрый вечер, Айзен-тайчо. Неважная нынче погодка, правда? Не против, если я останусь у вас на чашечку чая?”

“Время умирать, Айзен-тайчо. По-настоящему. Это будет больно. И красиво, обещаю. Но вы же знаете, что я верну вас обратно. Если вы творите иллюзии, то я - чудеса.”

“Не стоит прощаться с ними, они вас все равно не услышат. Для них вы теперь предатель, не более. И вам так идет белый цвет, Айзен-тайчо.”

Ты попался уже тогда, когда впервые впустил Гина в свой дом.
Ичимару улыбается как ни в чем не бывало. Он прижимается к тебе, его губы слишком близко – можно поймать дыхание. Перед глазами все плывет. Лицо Гина кажется размытым – ты будто смотришь в его отражение, по которому идет рябь. А потом все проясняется. Вот только вместо Ичимару перед тобой на широких перилах сидит небольшой белоснежный зверек. Он внимательно смотрит на тебя маленькими черными глазами, его лапки обнимает пушистый хвост с черным кончиком.
Горностай.
Ты уже видел его в древних свитках. В легенде о слуге Короля, который жил среди шинигами. Он – хранитель равновесия. Если ты собрался нарушить его, помни – горностай всегда окажется рядом. Так или иначе. Именно это легенду рассказывал тебе Ичимару в тот вечер под шум дождя и аромат зеленого чая. Теперь ты помнишь, но поздно: ты подпустил к себе легенду слишком близко.
Хочется смеяться над собственной глупостью.
Горностай. Королевский зверек.
Миг – и он уже на твоем плече, тычется холодным мокрым носом тебе в шею. Ты вспоминаешь тонкие царапины на своих плечах и то, как Гин сворачивался рядом клубком, положив голову тебе на живот. Его заваленная журналами кровать и исчезавшие каждый день мыши – он ведь почти ничего не скрывал. Тебе всего лишь надо было открыть глаза. Но ты не смог даже этого.
Ни одному шинигами не справиться с заклятием слуги Короля. И не важно, сколько раз ты пытался.
- Жаль, что все так обернулось, конечно, - Гин снова в человеческом облике. - Но было весело.
Ты хочешь спросить «а теперь?», но заклинание не дает выдавить ни звука. Ичимару видит вопрос в твоих глазах и беззвучно смеется, склонив голову к плечу.
- Предателей обычно наказывают, разве вы не знаете? Они, - Гин кивает вниз, на сражающихся шинигами, - пришли не за мной. За вами, Айзен-тайчо. Это ведь вы убили Совет сорока шести и хотели отправить малышку Рукию на казнь, чтобы достать Хогеку. Ужасное вероломство, что и говорить. Прямо дрожь пробивает при одной только мысли об этом.
Ичимару разводит руками и впервые кланяется тебе. Без насмешки. Прощаясь. Воздух за его спиной начинает дрожать, расползаться, будто рвущаяся ткань.
Ты слышишь, как голоса шинигами мечутся в стенах Лас Ночес. Они уже совсем близко.
- Думаю, О-сама* понравится мой рассказ. Давненько уже не было такой шумихи. Даже Уэко Мундо на уши подняли. Если встретимся с вами в следующем перерождении, может, снова устроим что-нибудь такое, а?
Ты улыбаешься ему через силу. Легенды – опасная штука, теперь ты это знаешь. Только поздно уже. Слишком поздно.
- Бай-бай, Айзен-тайчо.
Двери в тронный зал распахиваются за твоей спиной одновременно с последней улыбкой Ичимару в исчезающем портале. А ты думаешь только о том, что когда вы впервые встретились, надо было налить Гину блюдечко теплого молока.

@темы: фанфикшен, PG, Bleach

---

Руки (Хидака/Кроуфорд)

[Nejdana]

Выкладывается по просьбе Неудачный день

Название: «Руки»
Автор: Nejdana
Бета: Love-Ri
Фандом: Weiss Kreuz
Пейринг: Кен/Кроуфорд
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Примечание: Написано для
сообщества "В постели с Вайс Кройц",


Не помню уже, кто первым обратил мое внимание на то, какие у меня ладони. Годы тренировок и работа на миссиях в тяжелых багнаках привели к тому, что ладони у меня крепкие, мозолистые, с широкими сильными запястьями. Но суть не в этом. С тех самых пор я не
могу пройти мимо человека, не бросив хоть один взгляд на его руки. У Оми руки обманчиво тонкие, но под ними стальные мышцы, чуткие быстрые пальцы, которые одинаково быстро могут бегать по клавишам компьютера и посылать в цель его смертоносные дротики. У Йоджи все ладони в тонких белых шрамах от его лески. Их почти незаметно - он тщательно следит за своими руками - не дай Боги, пострадает его образ беспечного плэйбоя. Айя... Айя - это отдельный случай. Его руки - это руки аристократа, высшей знати: узкая кисть, длинные пальцы, идеально ровные лунки ногтей. Они такие же, как он сам - словно совершенное произведение искусства, запечатленное в мраморе. Руки так много говорят о своем обладателе, они моментально выдают все его недостатки: возраст молодящейся кокетки; рабочее прошлое кичащегося мнимой родословной бизнесмена; склонность к депрессиям молодой, вечно щебечущей счастливые глупости дурочки...
И только у одного человека я видел руки, которые не говорили о своем обладателе ничего. Ни один недостаток не проявлялся в их движениях, ни одного шрама, ничего лишнего - только следы пороховой гари. Мы встречали этого человека лишь на миссиях, и хорошо, что нечасто - не знаю смог бы я убить обладателя этих совершенных рук. Иногда ночами я грезил о них: как прижму гладкость ладоней к своему лицу - почему-то мне казалось, что они обязательно будут прохладными - медленно проведу губами по подушечкам пальцев, обхвачу точеные запястья, и почувствую под кожей тонкую ниточку пульса. Как жаль, что моим мечтам не суждено исполниться - мы оба убийцы и враги, рано или поздно мы умрем, и, быть может, именно эти совершенные руки принесут мне смерть. Но мечты тем и хороши, что для них нет границ и пределов, в них нет врагов и нет смерти. В моих мечтах ты принадлежишь мне - безраздельно, полностью, душой телом. Ты ласкаешь меня своими безупречными ладонями, твои пальцы, в реальности несущие смерть, в моих мечтах дарят мне лишь неземное наслаждение. Они чуткие, осторожные и всегда знают, когда и где надавить сильней, где погладить, а где сжаться в железной хватке, но причиняя лишь приятную боль. Наверное, это и есть любовь. Я не знаю. Да и зачем мне это знать? Так я думал вплоть до сегодняшнего дня. Вы спросите меня, что же изменилось сегодня? Все. Сегодня разбушевавшееся море поглотило наше прошлое, нет больше "белых" и "черных", есть я и он. Я заметил его безвольно погружающимся в пучину, и понял - это мой шанс. Спасибо, спасибо долгим изнурительным тренировкам, спасибо тяжеленным перчаткам, из-за которых мои руки стали такими сильными. Сегодня эти сильные руки помогли мне спасти его. С навыками, приобретенными за время работы на Критикер, у меня не возникнет проблем с исчезновением, тело искать особо не будут - официально мы и так мертвы, не существуем. После предательства Казе я уже никому не верил, и на всякий случай подготовил себе место, где можно спрятаться, собрав там приличную сумму наличкой. Убийцы, даже самые преданные хозяину, - такие кадры, от которых рано или поздно стремятся избавиться. Так что у меня все готово к началу новой жизни. Сегодня мы родимся заново!
Я сижу в изголовье постели и прижимаю к щеке твою ладонь. Она прохладная. Твои слипшиеся от морской воды ресницы вздрагивают, и я ловлю твой слегка расфокусированный из-за отсутствия очков взгляд.
- С днем рождения, любимый.

@темы: Weiss Kreuz, фанфикшен, PG-13

---

[Неудачный день]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Хирако/Айзен

[113NL]

по просьбе  Неудачный день и с разрешения  Cry_to_Heaven, которому был нарисован этот арт, выкладываю:

автор я

@темы: фанарт, PG-13, Bleach

---

[serranef]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра